Самое темное сердце
Шрифт:
Как насчёт тебя? Была ли ты когда-нибудь ребёнком?
– Да, я так полагаю. Но я не была собой тогда. Я была кем-то другим.
– Но ты ведь можешь вспомнить, каково это – быть ею, не так ли?
– Слишком больно.
– Ты играла в видеоигры?
– Тогда их ещё не придумали, – она обернулась к нему. – Ты действительно не можешь вспомнить ничего до той ночи?
Эстес грустно покачал головой:
– Только кусками. Скорее сон, чем истинные воспоминания. Как только я пытаюсь сосредоточиться на чем-то одном, оно исчезает. Это все равно, что пытаться ловить мыльные пузыри руками.
– Ты считаешь, что у тебя отобрали твое детство.
Он
– Да, считаю. Забавно, я не мог заставить себя согласиться с этим до настоящего времени. Это всегда звучало немного эгоистично. Возмездие за моих родителей казалось таким благородным делом.
– Я понимаю, куда ты клонишь – очень долгое время мною правил гнев. Годами я думала, что хотела лишь убить того ублюдка, который превратил меня в вампира, потому что он изнасиловал меня. Но всё было куда сложнее. Я злилась, потому что мою жизнь украли. Я никогда не смогу постареть, родить детей и даже по-настоящему умереть. Всего этого меня лишили. Я знаю, что есть люди, которые с радостью отдали бы всё, что у них было, чтобы поменяться со мной местами. А всё, чего хотела я – это постареть, умереть и остаться мёртвой. И меня приводит в ярость, что я оказалась лишена таких простых вещёй. Я пыталась обуздать свой гнев, пыталась взять его под контроль и не допустить, чтобы он управлял мной.
– И как, успешно?
– С каждым разом всё лучше. Но до сих пор срываюсь некоторыми ночами. Временами я чувствую, словно наблюдаю за собой издалека, как будто всё, что я говорю или делаю, происходит с кем-то другим. А иногда кажется, словно я падаю вниз в глубокую шахту. Я не могу видеть, слышать и ощущать ничего, кроме окружающей меня тьмы. Я обращаю на неё свой гнев и борюсь с ней, чтобы удостовериться, что я ещё есть. В то время всё, что происходило в мире, всё сразу внезапно оказалось внутри моего разума: плачущие младенцы, кричащие женщины, ругающиеся мужчины. Как будто в твоей голове появился радиопередатчик, который ты не можешь выключить; всё, что ты в состоянии сделать – прибавлять или убавлять громкость.
Когда всё по-настоящему плохо, всё, что я вижу, каждый звук, который слышу, каждая мысль, что бьётся в моей голове, ранит просто адски. Если они звучат слишком громко, единственный способ, с помощью которого я могу обрести кровавый мир и покой – это убить каждый живой объект, находящийся в зоне атаки.
– Иисус… – на лице Эстеса отразилось сострадание. – Я и не предполагал…
– Но ты хочешь знать, почему это настолько мучительно? Потому что я пока не сдалась. Неважно, насколько приятно чувство погружения во тьму – а это приятно, как бы ужасно не звучало – я отказываюсь капитулировать. До сих пор время от времени я проявляю слабость и позволяю Другой вырваться из плена. Поэтому я знаю, как приятно расслабиться и уступить первенство.
Сдаться Другой – это лучше секса, наркоты и выпивки, потому что заставляет исчезнуть боль. Но каждый раз, когда подчиняюсь, я теряю частичку себя, своей человечности, если тебе будет угодно, уступая её моему внутреннему вампиру. Видишь ли, я умерла на операционном столе. Совсем ненадолго, уверяю тебя, на минуту или около того. Но когда я умерла, я превратилась в мостик между миром живых и мёртвых. Другая – часть меня, но не я. Мы как сиамские близнецы, сросшиеся продолговатым мозгом. Она скитается по закоулкам моего разума, где пожелает, словно дикое животное, расхаживающее по своей клетке. Она всегда со мной, что бы ни случилось.
– Она с тобой и сейчас?
– Да.
– Ты знаешь, чего она хочет?
– Да, – сухо ответила она. –
Эстес понимающе кивнул – в его глазах не было страха.
– Есть какой-нибудь способ освободиться от неё?
Соня пожала плечами.
– Как я могу сбежать, если не существует места, куда я могу сбежать? Когда мною овладевает гнев, кажется, будто весь мир купается в огне и крови. Иногда я осознаю, что происходит, но не в силах остановить это, как если бы я ехала на заднем сидении машины, неспособная перехватить руль. Но большую часть времени я нахожусь в отключке, как алкаш на попойке. Я никогда не осознаю, что она делает… что я делаю… пока снова не прихожу в чувство. Но я, мать твою, знаю, как тащусь, причиняя боль людям, которые близки мне, поэтому со мной опасно находиться рядом. Я научилась сводить свои контакты с окружающими к минимуму.
– А как насчёт, ну, ты понимаешь – крови? – спросил Эстес, покраснев так, словно спрашивал её про половую жизнь.
– Я питаюсь плазмой, которую достаю на чёрном рынке. Единственный раз, когда мне выпала возможность выпить свежака, был в порядке самообороны, если позволишь.
– Каково это на вкус? – где-то на периферии его голоса прозвучала взволнованная дрожь, которую Соня решительно проигнорировала.
– Как кровь. Но я соглашусь, что разница между свежей и консервированной есть. Консервированная кровь наполнена холодом и разложением. Горячая и алая прямо из вены – свежа, упоительна и животворна. А приятно или нет то, о чём я говорю? Да это охренительно! И с этой стороны я ничем не отличаюсь от тех сосунков, на которых охочусь. Поверь мне, нет наркотической ломки мерзопакостнее, чем вампирская жажда свежей крови.
Кровь позволяет вампирам забыть боль их неёстественного существования в естественном мире, и они готовы на всё, чтобы утолить свою нужду; завлечь ли скорбящую вдову в снежную бурю, выхватить ли младенца из коляски или потравить лоха на станции метро. Но не имеет значения, как много они выпивают – этого всегда недостаточно. Это именно то, что делает жажду крови такой ужасной. Это не голод по еде, а по чему-то совершенно другому: что-то, чего нет в еде, и чему невозможно по-настоящему найти замену. Моё отличие от других в том, что есть абсолютно иная вещь, которая доставляет мне такое же удовольствие, как и кровь – это убийство вампиров.
***
Фрэнк работал ночным аудитором в «Пичтри[47] Парк Отель». Он любил ночную смену, поскольку теперь мог работать в относительном одиночестве и читать в своё удовольствие. Бар отеля закрывался в полночь, после чего фойе обычно пустовало.
– Извините, сэр?
Фрэнк поднял глаза от номера «GQ»[48] на привлекательную молодую брюнетку, которая стояла по другую сторону стойки администратора.
– Да, мэм? – автоматически ответил он. – Чем могу быть полезен?
Когда он поднялся на ноги, то заметил, что женщина была на последних сроках беременности – её живот свисал до самых бёдер.
– Мне нужен номер комнаты одного из гостей, который остановился здесь. Его имя Эстес.
Фрэнк нахмурился. Минут десять назад кто-то звонил и интересовался, зарегистрирован ли в отеле гость с таким именем. Когда он предложил соединить с комнатой, звонивший молча повесил трубку. Как бы то ни было, Фрэнк отчётливо помнил, что по телефону звонил мужчина.
– Прошу прощения, мэм, но мы не уполномочены давать информацию о том, в каких номерах останавливаются наши гости.