Самое Тихое Время Города
Шрифт:
– Мадам Амелия, ясновидящая в седьмом поколении, решим все ваши проблемы за ваши деньги, укокошим соперницу без греха.
– Почти. Я попалась на это «без греха». Я не то чтобы верующая, но все же… В общем, до гадалки я не дошла. Так тошно мне было, так муторно… От жизни ждать уже нечего, потому как замуж поздно, мне ведь за тридцать уже, а сдохнуть рано, и осталась только мама, а мама умирает… И тут меня кто-то дергает за руку, и я как сяду на бортик тротуара да как зареву… Смотрю – цыганка стоит. Я ей все и выложила, реву и рассказываю… Мама всегда говорила – не верь цыганке, обманет, обдурит, только деньги все выманит! А она мне вдруг и говорит: «Пойди в церковь, золотая моя, поставь свечечку Богородице и все ей расскажи, а потом иди домой и ложись спать. И будет тебе ответ, яхонтовая. А к гадалке не ходи, наврет она все, гадалка. Дай руку, да не бойся, не возьму я с тебя денег!» Я ей руку протянула, а сама все плачу, и так вдруг устала, что только бы до дома дойти да спать лечь. А та посмотрела мне на ладонь и говорит: «Ты, красавица, только через тень не ходи. Поняла?» Я, конечно, ничего не поняла, сижу, как полная дура. «Поймешь. А то угроза там будет тебе большая, и линии вот раздваиваются. В яму упадешь и там сгинешь либо через большой труд выберешься». Я хотела спросить, что за яма, а она уже ушла. Я еще немного посидела на бортике и пошла домой. Иду и думаю – собиралась к Амелии, а чем цыганка хуже? Хоть денег не взяла. И пошла я в церковь. Знаешь, мне неудобно было – я же неверующая, даже не знаю, как себя надо вести. Ну собралась с духом, вхожу. Надела берет поглубже, как дура, – хихикнула она. – Чтобы лица было поменьше видно. Идиотка, да?
Анастасия кивнула.
– Образ Богородицы я нашла быстро. Правда, их там было несколько, но я подошла к первому попавшемуся, поставила свечку и шепотом стала рассказывать про свои беды. Дурацкое положение. Словно воровка, оглядываюсь – не смотрит ли кто, не видит ли, что я тут чужая? Вдруг я и крещусь не так? В общем, рассказала я все иконе, и ничего не случилось. Не вспыхнул свет, не зазвенели колокола, не воспели ангелы. И пошла я домой. – Лана нахмурилась, вспоминая. Прикусила нижнюю губу. – Дома позвонила маме в больницу… Выпила снотворное и легла. И приснился мне сон. Приснилась мне женщина со злым красивым лицом, в красном платье, с красными губами и ногтями, и эта женщина сидела и быстро-быстро распускала красное вязаное полотно, сматывая его в клубок. Смеется, смотрит на меня, говорит: «Вот, еще один рядок. Скоро я твою судьбу распущу, и ты исчезнешь, совсем исчезнешь»! Я кричу: «Кто ты такая? Что я тебе сделала?» А она отвечает: «Я твоя злая судьба. Твоя мать когда-то увела парня у своей сестры, вот та ее и прокляла! А от этого проклятия и я родилась! И ничего ты мне не сделаешь, потому что ты здесь, а я – там. Не достанешь!» И тут мне захотелось ее убить! Вот так взять за горло и придушить, шею сломать, загрызть – что угодно! Я смотрю вниз и вижу под ногами у себя черную-черную тень. Пытаюсь обойти – она передо мной. И куда ни шагну – она мне не дает к этой тетке подойти, а она все хихикает – не достанешь! Тут я как заору – достану! – и бросаюсь к ней. А она вдруг говорит: «Не делай так! Если ты меня тронешь, твоя тетка умрет! Она себя со мной связала!» А я кричу: «Если она это сделала, то лучше ей не жить!»
Лана замолчала.
– А дальше? – тихо спросила Анастасия. – Дальше что?
– Дальше, – спрятала глаза Лана, – не помню. Дрались мы, наверное. Помню только, что эта баба растворилась в луже тени, лужа расползлась во все стороны до самого горизонта, а я стою на островке среди нее. В общем, проснулась. А на другой день позвонили соседи тети Риммы и сказали, что она умерла. А мама пошла на поправку.
Лана снова замолчала.
– И что?
– Ничего. Ко мне пришла удача. Мне стало удаваться все, – каким-то серым голосом говорила Лана. – Стоит мне пожелать человеку плохого – и исполняется. Например, пихнул меня в метро здоровенный потный бугай, и мне страшно захотелось, чтобы он упал и разбил себе что-нибудь. Тот вышел из вагона, споткнулся, упал и ногу сломал. Я стала бояться себя. Я боялась вообще встречаться с людьми, чтобы только не пожелать им плохого, потому, что все люди, в сущности, дрянь, и не подумать о них по-дрянному просто невозможно. Вот на такой мысли я поймала себя и запаниковала. Тут и подвернулась брошюрка «Откровения». Девушки у метро раздавали, такие вежливые, интеллигентные. Все шли мимо, словно не видели, а я, понимаешь, всегда беру рекламку, им же за это платят, а мне что, трудно листочек взять? Ну вот так и попала… А ты? – резко спросила Лана. – Ты-то сама почему здесь?
– Из-за денег. Муж погиб, хорошей работы найти долго не могла. Я не думала, что я необычная, хотя муж говорил мне – ты, Эвтаназия, ведьма. Ну да, предугадываю я, что сейчас по телевизору скажут или по радио передадут. Да, когда смотрю на часы, это почти всегда число вроде 23.23, или 23.32, или что-то в этом роде. И заблудиться не могу, всегда нутром чую, куда надо идти, и всякое такое. Мало ли что? Вот… Словом, я прошла тестирование. Но я до сих пор не знаю, что я тут делаю. И, Лана, почему-то мне кажется, что нас отсюда уже никогда не отпустят. Ни за что. Я чую. А если они говорят, что я действительно чую, то так оно и есть!
– Ни за что не подписывай договора, – сказала Лана. – Ни за что! Сколько бы денег ни сулили. Иначе будешь как я.
– А что ты?
– Я не могу отсюда уйти. Я приношу неудачу. И хожу по чужим снам. И я подписала договор…
– С кем?
Лана дернула плечом.
– Они не люди. Вернее, не все они – люди. Те, наверху, – она показала головой, – что-то вроде призраков. Но хотят стать живыми. А главный вроде как человек даже. Он называет себя Эйдолон. Я не знаю, что им надо. Пока не знаю. Трудно – у них нет снов, я не могу узнать. Иногда во сне поднимаюсь наверх и пытаюсь подслушивать. Это опасно… Те, что внизу, – люди. Призраки не могут ничего сделать здесь, они бесплотны. Для их дел нужны люди. Они там, внизу. Секта. «Откровение».
– А мы?.. – шепотом проговорила Анастасия.
– А мы – рычаги, наверное… Но ты еще не подписала договора. Я – уже. Мне нет выхода. Ты еще можешь. Не подписывай!
Лана начала дрожать и расплываться, и Анастасия проснулась.
Очередной тревожный звонок прозвучал громче всех остальных. Это случилось в субботу, 13 марта. Игорь шел от дома пешком к Большому Каменному мосту, через арбатские переулки. К тому месту, где встретил Эвтаназию. Даже не знал, зачем ему. Но шел.
Синоптики обещали в субботу аж шестнадцать градусов тепла, потому Игорь оделся не по погоде. Но эти шестнадцать продержались от силы часа два, а затем небо начало плаксиво затягиваться угрюмо-сизыми облаками, грозившими вылить на голову хорошую дозу холодной воды, словно добирая план по осадкам. Игорь заозирался по сторонам в поисках укрытия и вдруг спиной почувствовал взгляд. Это был не знакомый холодок, это был именно взгляд. Он резко обернулся. Дворик. А во дворе скульптуры. Не то выставка, не то склад, что ли…
В какие-то секунды вылезло солнце, снова стало тепло. Где-то орал приемник. Весело тенькали падающие с крыши капли. Но взгляд был, он висел в воздухе почти ощутимо, как лазерный луч… Большая бронзовая статуя стояла на лесах у кирпичной стены, как на полке, рядом с двумя другими. Капюшон, монашеская ряса развевается на ветру, фигура словно вот-вот поплывет по воздуху. А под рясой – ничего. Пустота… Игорь попятился, не сводя взгляда со статуи. Ощущение было такое, словно он посмотрел в глаза бездне. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Он едва сумел отвести взгляд и быстро вышел из дворика.
Погода тут же снова резко испортилась – словно поджидала его на выходе. Игорь к такой подлянке уже был готов, потому нырнул в первую же забегаловку. Забегаловка называлась «Бутербродная». Игорь и не думал, что такие еще сохранились – с липкими столами, с бачковым кофе. Но «кофе» был хотя бы горячим. Получив свой одноразовый стаканчик, Игорь встал за круглый пластиковый столик и принялся закусывать бутербродом с колбасой, глядя на унылую картину за грязным окном.
– Эй, друг, – перегарно просипело рядом. Игорь, нахмурившись, поднял взгляд. Рядом стоял подозрительно знакомый небритый мужик с тряпичной сумкой. Игоря даже жар прохватил. Он же тогда, когда Анастасия приходила, как раз предупреждал – упустишь! Он знал! Откуда знал? Он знает, где она сейчас?
– Где она? – набросился он на мужика.
– Ты понимаешь, – ответил тот, – понимаешь, ходит, и все! Вот ходит и ходит.
– Кто ходит? – растерялся Игорь.
– Да вон, – показал мужик в окно. Игорь невольно поднял взгляд. По улице плыл бесплотный монах. Прямо к бутербродной…
Затем послышался басовитый злой лай, монах вздрогнул и, как грязная тряпка, метнулся куда-то в сторону, а в забегаловку вошел мокрый ньюф.
– Армагеддонушка, друг ты мой! – заныл мужик. – Что же бегаешь-то, а? А ты не бегай. Вот он пусть бегает. За ним ходят-то. За ним охотятся! А он себя самого, вишь ли, охотничком вообразил!