Самое ужасное путешествие (с илл.)
Шрифт:
С тех пор над этими местами пронеслось несколько сот метелей – а тут все как прежде. Все так же торчат воткнутые Ферраром поперек висячих ледников маленькие рейки для определения скорости их движения, на склонах – кто бы подумал! – отчетливо выделяются следы.
В начале похода пони везли по 400 килограммов груза каждый, везли, казалось, без особого напряжения, и тем не менее двое из них вскоре захромали. Мы, естественно, встревожились, но отдых все поправил. Скорее всего мы их перегрузили, хотя шли они по твердому насту.
Январь 1911 года. Участники перед началом
Морской лед около мыса Хат и холма Обсервейшн был уже очень ненадежен. Обладай мы в ту пору нашими теперешними познаниями и опытом передвижения по такому льду, мы бы, наверное, спали на нем не так спокойно. Партиям, направляющимся летом к мысу Хат или в его тыл, следует в пути держаться подальше и от него, и от мыса Армитедж. Но мы ведь спешили доставить все необходимое на Барьер и там в безопасности, насколько можно было судить, заложить большой склад. Участок морского льда между мысом Армитедж и мысом Прам покрывали высокие ледяные валы сжатия, созданные давлением, которое оказывал при движении Барьер; кое-где в промоинах между ними резвились многочисленные тюлени. Судя по высоте валов и толщине вскрывающегося льда, ледяной покров южнее мыса Хат был не моложе двух лет.
Хорошо помню тот день, когда мы доставили на Барьер первую очередь грузов. Мне кажется, все были немного взволнованы – впервые ступить на Барьер, это ли для нас не событие? И потом, что здесь за поверхность? И как насчет этих дьявольских трещин, о которых мы столько читали? Во главе партии шел Скотт, и, сколько хватал глаз, нас окружал все тот же ровный морской лед – и вдруг Скотт очутился над нами; настолько незаметно он вступил на полого поднимающийся снежный надув у Барьера. Еще минута – и наши лошади с санями также пересекли приливную трещину и вот уже шагают по мягкому податливому снегу, так непохожему на твердый ледяной покров замерзшего моря, где мы только что шли. Восхождение на Барьер оказалось очень прозаичным и спокойным. Но Барьер полон подвохов, – чтобы познать его, нужны годы и годы.
Контакт льда различного генезиса (как и разных ледниковых форм) всегда чреват препятствиями при передвижении на местности. Для выхода на шельфовый ледник, обычно с обрывистым краем, Р. Скотт выбрал участок, где в ветровой тени от местных стоковых ветров, дующих с ледника в море, образовался огромный пологий сугроб – надув, залегающий на морском льду и отделенный от обрыва шельфового ледника глубокой приливно-отливной трещиной, которая в разгар антарктического лета уже не маскировалась метелевым снегом. Вместе с тем сохранность снежных мостов была достаточной, чтобы перейти с припая на шельфовый ледник.
В этот день по дороге на Барьер Отс расстарался и убил тюленя. Моей палатке, если мы будем вести себя хорошо, он обещал почки, и у нас уже текли слюнки в предвкушении жаркого. Труп тюленя остался лежать на месте его бесславной кончины, а на обратном пути, когда мы к нему приблизились, Титус [58] направился вырезать из туши наш обед. В следующий миг мы увидели улепетывающего тюленя и Отса, который норовил пырнуть его ножом. Самец благополучно скрылся, практически не пострадав, – позднее мы убедились, что заколоть тюленя складным ножом невозможно. Отс же довольно сильно порезал руку, соскользнувшую с рукоятки, и она долго напоминала ему о неудачной охоте.
58
В кругу знакомых Лоуренс Отс имел прозвище Титус. Во время экспедиции «Терра Нова» товарищи часто именовали его Солдатом.
Барьер, с которым нам суждено было познакомиться очень близко, был покрыт рыхлым, слишком рыхлым для пони снегом и казался ровным. Лишь слева, в нескольких сотнях ярдов от нас, высились два маленьких заснеженных холмика. Мы пытались разглядеть их в подзорную трубу, но так и не поняли, что это такое. Тогда мы попридержали лошадей, а Скотт направился к ним и разгреб снег. Под ним оказались палатки, очевидно, оставленные Шеклтоном или его людьми, когда «Нимрод» снимал южную партию с Барьера. Снаружи их покрывал снег, изнутри они были забиты льдом почти до самых верхушек стоек. Позже мы их откопали, затратив целый вечер. Палаточный брезент совсем сгнил – его рвали голыми руками, – но бамбуковые стойки и их наконечники ничуть не пострадали. Докопав до пола, мы нашли на нем все в целости и сохранности. Котелком и примусом можно было пользоваться – Скотт разжег огонь и сварил еду; впоследствии мы часто прибегали к их помощи. В палатке благополучно сохранились какао фирмы «Роунтри», бульонные кубики фирмы «Бранд», бараньи языки, сыр и галеты – вся провизия лежала прямо под снегом и вся вполне годилась для употребления. Несколько дней мы питались этими припасами. И на первых порах казалось поразительным, что едим мы пищу, пролежавшую здесь много лет.
Наш первый груз мы подняли на Барьер в субботу 28 января – провезли его не более километра и устроили склад, получивший впоследствии наименование Фуражного. Через два дня лагерь передвинули на два с половиной километра в глубь Барьера и здесь построили главный склад, Безопасный. «Безопасный» – потому что даже в случае небывалого таяния морского льда, при котором часть Барьера оторвется, это место уцелеет. Последующие события доказали, что мы рассчитали правильно. Мы прошли на санях лишь небольшой участок Барьера, но он заставил нас призадуматься: поверхность была ужасающе мягкой, и бедные пони глубоко вязли в рыхлом снегу. Было ясно, что при таких условиях ни одна лошадь долго не выдержит. Но ведь Шеклтону удалось как-то пройти на лошадях довольно далеко.
Пока мы не спешили, так как провианта имелось вдоволь. А уж когда мы отсюда двинемся дальше, придется экономить еду и стараться идти побыстрее. Решили дать лошадям отдохнуть, а сами заняться устройством склада и переделкой саней; этому посвятили следующий день. У нас была с собой одна пара лошадиных снегоступов, сплетенных из бамбука в металлическом каркасе. При такой поверхности вполне можно было их испытать, и они показали себя прекрасно. До этого о них много и горячо спорили, и «лошадиные лыжи» для всех пони выгрузили на мыс Эванс. Но высадившись и без того с большим опозданием, мы не успели потренировать лошадок в ходьбе на снегоступах и в результате оставили их на мысе Эванс.
Скотт немедленно послал Уилсона с Мирзом на собачьей упряжке проверить, позволяет ли состояние морского льда пройти за ними на мыс. Мы же со следующего утра принялись учить наших лошадей ходить на единственной имевшейся у нас паре. Но после возвращения собачьей упряжки это занятие лишилось смысла: Уилсон с Мирзом застали между Ледниковым языком и зимней базой чистое море и вернулись с пустыми руками. Они рассказали, что у края языка раскрылась трещина прямо под санями; те шатнулись было назад, но все же успели проскочить. На Ледниковом языке вообще все трещины мелкие. Впоследствии в одну из них упал Гран, но вышел по ней на край языка, а оттуда – на морской лед.
Старт назначили на следующий день: выступаем с пятинедельным запасом провизии для людей и животных; ориентировочно идем четырнадцать дней, закладываем провиант на две недели и возвращаемся обратно. К сожалению, Аткинсона пришлось оставить – он оцарапал ногу и ссадина загноилась, – а заодно и Крина, присматривать за ним. К великому огорчению Аткинсона, ему необходимо было вылежаться, чтобы не стало хуже. Хорошо еще, что у нас нашлась запасная палатка, а для приготовления еды им оставили котелок и примус из палатки Шеклтона. Бедняге Крину, чтобы не соскучился, поручили перетаскивать грузы из Фуражного склада в Безопасный и, кроме того, к вящему его неудовольствию, – вырыть пещеру для проведения научных наблюдений.