Самостоятельные люди. Исландский колокол
Шрифт:
— Я уверена, что ты выпутаешься, как всегда.
— Послушай, жена, ведь ты не носишь и десятой части драгоценностей, которые хранятся в твоих ларях. Докажи, что ты любишь мужа, и выложи свое золото и серебро, чтобы мы могли купить хутор. Тебе ведь известно, что Брайдратунгу у меня выманили, а я не могу допустить, чтобы на мое имя не было записано ни одного хутора. Как может юнкер или кавалер смотреть в глаза людям, если у него нет хуторов? Поцелуй же меня, дорогая, и скажи,
— В детстве мне говорили, что тот, кто сумеет проглотить коленную чашку, будет владеть хутором. Ты пробовал это сделать? Проглоти коленную чашку овцы, получишь маленький хуторок. Сумеешь проглотить коленную чашку коровы, — у тебя будет целая усадьба.
— Я знаю место, где ты охотно помогла бы мне приобрести участок, — на кладбище. Уверен, что ты хочешь моей смерти.
— Я прежде не заметила, что ты пьян, дорогой Магнус. А теперь убедилась в этом. Оставим этот разговор. Ступай вниз и скажи Гудридур, чтобы она дала тебе поесть.
— Я ем, что хочу, когда хочу и у кого хочу.
Она промолчала.
Он находился в таком состоянии, что трудно было предугадать, чем все это может кончиться.
— Ты знаешь, дорогая, — сказал он нежно, снова подходя к ней, — серебро копят скряги, а не знатные люди. Когда его держат в ларях, оно никому не доставляет радости и только тускнеет.
— Кому-то нравилось сидеть по ночам дома и начищать до блеска свои далеры при лунном свете, — сказала она.
— Да… но что это за знатный человек без хуторов? А мы ведь знатные люди.
— Ты, но не я.
— Ты всегда была так добра ко мне, милая, дорогая Сньока. Подари мне старинный серебряный пояс, какой-нибудь головной убор и три-четыре шейных кольца, хотя бы далеров на пятьдесят.
— Хотя я всего лишь ничтожная женщина, мое серебро принадлежало некогда моим прародительницам — великим женщинам Исландии. Они надевали его по праздникам еще в XI веке. Руки их касались этих украшений, в которых до сих пор живет душа того времени. Поэтому ныне, как и тогда, они принадлежат им, а я всего лишь хранительница, и стоимость этих украшений не имеет ровно никакого значения.
— Я покажу тебе купчую на мой новый хутор, чтобы ты не думала, будто я собираюсь пропить твои драгоценности. Знай, дорогая Снайфридур, что я бросил пить, и это истинная правда. Я ненавижу водку, по крайней мере, она больше не доставляет мне никакой радости. Единственная моя радость — быть дома, возле тебя. Бог свидетель! Дорогая Снайфридур… один старинный головной убор, одно шейное кольцо… хотя бы на двадцать пять далеров…
— Ложился бы ты спать, дорогой Магнус. А завтра мы поговорим.
— …Ну, хоть пару старых серебряных ложек, сохранившихся
— Я не уверена в том, что ты мужчина, дорогой Магнус, и не знаю, есть ли у тебя жена.
Он отшатнулся от нее, а она смотрела на него словно издалека, как на чужого, но без всякого удивления.
— Открой ларь, — сказал он.
— У тебя сегодня какие-то чужие глаза, милый Магнус, да и голос не твой.
— Я знаю, что в твоем ларе мужчина.
Она пристально смотрела на него.
— Я видел, как он въехал на выгон. Я узнал его. Приказываю тебе открыть ларь.
— Лучше оставим этого человека в покое. Он устал.
— Никогда ему не знать покоя, — сказал юнкер. — Я убью его, я растерзаю его на куски.
— Ладно, друг мой. Сделай это. Но сперва надо пойти лечь спать.
Он шагнул к ларю, пнул его изо всех сил ногой и закричал:
— Вор, собака, собачий вор!
Однако ларь был дубовый и прочный, и Магнус с таким же успехом мог пнуть скалу.
— Давай сюда недописанную книгу, которую ты украл у меня, выбросив переплет, — кричал он человеку в ларе, не переставая толкать ларь ногой.
Человек в ларе не отзывался.
— Я требую свою книгу.
Молчание.
— Ты вырвал и уничтожил все позолоченные, раскрашенные картинки, все чудесные песни, да и чистые страницы тоже, такие белые и гладкие, а мне оставил один пустой переплет. Чудовище, верни мне мою книгу!
Он продолжал неистовствовать, колотил ногами ларь и выкрикивал угрозы и ругательства, осыпая ими человека в ларе, но ларь стоял по-прежнему неподвижно.
— Магнус, — тихо произнесла его жена, — сядь ко мне.
Он утих и взглянул на нее исподлобья. Глаза у него налились кровью, как у быка, яростно взрывающего землю. Ничто не трогало его сильнее, чем ее голос. Когда она говорила с ним тихо и мягко, приглушенным сдержанным тоном, серебристый звук ее голоса проникал ему в самую душу, и он становился бессильным и покорным.
Он заплакал, а она погладила его своей тонкой рукой, безучастно и рассеянно, как гладят животное. Понемногу он успокоился и затянул старую песню:
— Дорогая Снайфридур, одолжи мне хоть одно несчастное колечко, пусть оно стоит всего два далера. Я задолжал одному человеку в Эйрарбакки за подковы, и от того, погашу ли я этот долг нынче ночью, зависит мое доброе имя и честь. Я знаю, Снайфридур, ты еще знатнее меня и не потерпишь, чтобы меня унизили.
— Переночуй дома, Магнус, а завтра мы рассчитаемся за подковы.