Самостоятельные люди. Исландский колокол
Шрифт:
Собака опять начала усердно выкусывать блох.
— Ясное дело, что у таких хозяев собака вся запаршивеет и станет жевать траву. У них даже экономка за двадцать лет ни разу не видела ключей от кладовой. Да и лошади старосты, сдается мне, если бы эти несчастные скоты вдруг заговорили, могли бы порассказать кое-что. Об овцах и толковать нечего: ведь как мучились все эти годы! Хорошо еще, что у них, бедных, нет своего суда на небесах, а то некоторым хозяевам не поздоровилось бы.
С горы по загону бежал ручей: сначала по прямой, как бы нарочно для хутора, а затем сворачивал на запад и полукругом обегал холм, прокладывая себе путь в болота. В двух местах образовались порожки высотой по колено, а кое-где лужи — глубиной тоже по колено. Дно ручья было устлано мелкими камешками и песком. Ручей петлял и с каждой новой петлей журчал по-новому, но не печально, — он был веселый, звонкий, как сама юность; в его мелодии было много разнообразных нот, и он, как истинный скальд [6] , неустанно пел свою песню, не смущаясь тем, что сотни лет никто его не слушает. Человек осматривал все с большим вниманием. Остановившись у верхнего порожка,
6
Скальд — поэт (исл.). (Прим. Л. Г.).
— Прекрасная вода, — сказал Бьяртур из Летней обители и взглянул на собаку, вытирая лицо рукавом. — Мне даже кажется, что это освященная вода.
Вероятно, ему пришло в голову, что этим замечанием он проявил слабость перед нечистой силой, — он вдруг повернулся лицом к весеннему ветру и сказал:
— К слову сказать, мне все равно — освящена вода или нет. Я не боюсь тебя, Гунвер. Плохо тебе придется, ведьма, если ты будешь мешать моему счастью! Привидений я не испугаюсь. — Он сжал кулаки и окинул сердитым взглядом расщелину в горе, перевал на западе, озеро на юге и произнес себе в бороду, вызывающе, словно герой древней саги:
— Этому не бывать!
Собака вскочила и, делая огромные прыжки, понеслась за овцами, бродившими у подножия холма; она старалась куснуть их за ноги, так как ей показалось, что Бьяртур рассердился. На самом же деле он только был одержим духом нового времени и полон решимости стать свободным человеком своей страны, самостоятельным, как люди предыдущих поколений, селившихся здесь до него.
— Колумкилли! — сказал он и презрительно рассмеялся, обругав сначала собаку. — Сплошное вранье! Этой чепухой какой-нибудь шутник заморочил головы старым бабам.
Глава третья
Свадьба
К дням переезда [7] дивная исландская трава так пышно разрастается, что хоть тут же коси ее; овцы начинают поправляться; густая зелень прикрывает падаль на болоте. В эту пору года жизнь кажется прекрасной; и именно в эту пору хорошо жениться.
Старые развалины уже очищены от крысиных гнезд, построен новый дом, — это хутор Бьяртура, Летняя обитель. Натаскали камней, нарезали дерну, возвели стены, положили балки, поставили стропила, покрыли крышу, законопатили мхом все щели в стенах, сложили плиту, вывели дымоход — и дом готов, и он уже врос в ландшафт.
7
Днями переезда называют несколько дней в начале июня, в течение которых происходит передача ферм новым владельцам и арендаторам. (Прим. Л. Г.).
Свадьбу сыграли на хуторе Нидуркот, у родителей невесты; и большинство гостей явилось с таких же хуторов, прижавшихся к подножию гор или лепившихся на южной стороне перевала. Возле каждого хутора бежит по лугу маленький ручеек, ниже простирается болото, которое пересекает плавно текущая река. Если идти от хутора к хутору, может показаться, что все они называются одинаково, что здесь живут одни и те же люди. Ничуть не бывало! Например, старик Тоурдур из Нидуркота много лет мечтал поставить маленькую водяную мельницу у ручья — там, где было сильное течение, — чтобы молоть ячмень для окрестных крестьян и кое-что подрабатывать на этом. И он построил мельницу, но к тому времени в Исландию стали вместо немолотого зерна ввозить готовую муку, и люди охотно ее покупали. Весенней порой, когда сумерки сразу же сменяются рассветом, дети Тоурдура играли возле мельницы: синее небо тех дней запомнилось им на всю жизнь. У старика было семеро детей, и все они покинули родные места. Два сына утонули в далеких чужих морях; один сын и дочь уехали в Америку, в страну, которая находится чуть ли не на самом краю света. Впрочем, наверное, нет больших расстояний, чем те, что разделяют бедных родственников в одной и той же стране; две дочери вышли замуж и жили в рыбацком поселке: одна осталась вдовой с кучей детей, другая, у которой муж был чахоточный, находилась на иждивении прихода… Такова жизнь.
Младшая дочь, Роза, дольше всех жила дома. Наконец и она поступила служанкой к старосте, в Утиредсмири. На хуторе остались только родители и старуха, поселившаяся у них, да еще восьми десятилетний старик, за содержание которого платил приход.
Сегодня Роза выходит замуж; служить ей больше не придется. Завтра и она навсегда покинет родительский дом. Останется только мельница у ручья… Такова жизнь.
Хотя Бьяртур с детства жил в большом поместье, но большинство его знакомых были бедняки из дальних поселков. Они никогда не занимались торговлей, они ходили за овцами, как и он, работали круглый год и так жили до самой смерти. Немногие поднимались на такую ступень благосостояния, что строили себе деревянный дом, похожий на ящик, с крышей из гофрированного железа. В таких домах вечно гуляет сквозняк и заводится сырость; от сквозняков наживаешь себе ревматизм, а от сырости — туберкулез. Большинство крестьян почитало за счастье, если им удавалось подновить стены своей хижины хотя бы раз в пять лет, правда, и они мечтали: ведь на каждом хуторе живет мечта о лучшей доле. Столетиями надеялись они, что неким таинственным образом одолеют нужду, обзаведутся прекрасной усадьбой и станут зажиточными хуторянами. Вековая крестьянская мечта. Некоторые полагают, что она исполнится только на небесах.
Люди здесь жили ради своих овец и торговали во Фьорде с купцом Тулиниусом Йенсеном (Бруни) — все, кроме старосты, который продавал своих овец в Вике; и так как он сам назначал цену за них, говорили, что он, как видно, совладелец торговой фирмы. Получить кредит у Бруни считалось большой удачей.
Эти люди не чувствовали себя рабами и выделялись из общей массы бедняков. Они полагались только на себя, и самым крупным их капиталом была самостоятельность. Они верили в свои силы, высоко ценили предприимчивость и, подвыпив, читали наизусть древние саги и стихи. Они обладали железной волей, и им не были страшны никакие препятствия. Но никто не назвал бы их бездушными материалистами, которые заботятся только о хлебе Насущном. Они знали наизусть много старинных стихов с искусными рифмами и аллитерациями [8] , а некоторые даже сами складывали стихи — о друзьях, о своей трудной жизни, об опасности, о природе, о надеждах на более светлые дни — тех надеждах, что сбываются только в царствии небесном, и даже о любви (стихи о любви считались непристойными). Бьяртур тоже умел сочинять стихи. Крестьяне знали много историй о забавных стариках и старухах, уже выживших из ума, или чудаковатых пасторах. У них самих духовный пастырь был большой чудак, но не дурень и не мошенник. И они знали много прекрасных историй о пасторе Гудмундуре. И кроме того, они были особенно благодарны этому пастору за превосходную породу овец, которую он вывел в своем приходе и которую так и называли: «породой пастора Гудмундура». Пастор же никогда не уставал повторять в своих проповедях, что его прихожане слишком ревностно заботятся об овцах и забывают о всевышнем. Тем не менее он оказал крестьянам большую услугу — его бараны были хотя и не очень крупными, но крепкими и выносливыми, поэтому крестьяне уважали пастора и прощали ему больше, чем другим людям.
8
Аллитерация — повторение одинаковых или близких согласных звуков. (Прим. Л. Г.).
По мнению пастора, не только овцы отвращали людей от бога и мешали им мыслить разумно и заботиться о спасении души, которое заключается только в боге, — от истинной религии отвращала крестьян и хозяйка Утиредсмири, которую многие величали «фру». Теперь речь пойдет о ней.
Эта фру была дочерью богача из Вика. Она училась в тамошней женской школе и вышла замуж за богатого хуторянина Йоуна, чтобы насладиться радостями сельской жизни. Эти радости описывались в иностранных книгах, особенно у Бьёрнстьерне Бьёрнсона [9] , которого она читала в доме своего отца, а затем в женской школе. Когда она забеременела, ей во сне явился пионер Исландии — Ингольв Арнарсон [10] и попросил назвать ребенка его именем. Фру принесла мужу в приданое землю стоимостью в десять тысяч, а потом еще и свою долю наследства — в виде движимого имущества. Она уверяла, что любит живущих в долине крестьян больше всего на свете, и при всяком удобном случае доказывала им, что нет большего счастья, чем жить и умереть среди полей и лугов. Фру излучала духовный свет на весь округ: учредила местный женский союз и была его председательницей, посылала в столичные газеты статьи и стихи о красотах сельского бытия, а также о тех душевных и телесных благах, которые может дать только жизнь на лоне природы. Она считала кустарный промысел единственным имеющим право на существование в Исландии, и сама весьма искусно ткала на примитивном деревянном станке. Поэтому она была выбрана делегаткой на столичный съезд женских союзов. Там обсуждался вопрос о кустарном промысле и тех моральных ценностях, которые порождает лишь сельская жизнь и которые одни лишь могут спасти исландский народ от опасностей, угрожающих ему в нынешние тяжелые времена.
9
Бьёрнстъерне Бьёрнсон (1832–1910) — крупнейший норвежский писатель и общественный деятель, автор необычайно популярных повестей из крестьянской жизни. (Прим. Л. Г.).
10
Ингольв Арнарсон — норвежец, первый поселенец Исландии, прибыл в Исландию из западной Норвегии примерно в 874 г. О его приезде в Исландию подробно рассказывается в «Книге о заселении страны», представляющей собой собрание рассказов о каждом первопоселенце Исландии и о его потомках в нескольких поколениях. (Прим. Л. Г.).
Только такая женщина способна оценить переменчивую красоту времен года и синих гор, которыми она любуется из окна своего дома в Утиредсмири. Фру умела говорить об этой красоте на собраниях с не меньшим воодушевлением, нежели туристы, приезжавшие сюда на летние каникулы. Работу на лоне природы она считала полезным физическим упражнением, к тому же выполняемым среди неописуемых красот родной земли; она даже завидовала бедным крестьянам, у которых, по ее мнению, было так мало забот и к тому же грошовые расходы. Ее муж влезал в долги из-за крупных построек, мелиорации и покупки сельскохозяйственных машин, не говоря уж о расходах на жалованье батракам в такие тяжелые времена, — а крестьянам для полного счастья нужно было только вставать на часок раньше и заканчивать работу на часок позже. Зажиточные люди редко бывают счастливы, — а бедняки счастливы всегда, за редким исключением. Когда какой-нибудь бедный крестьянин вступал в брак и селился в долине, она «духовно соединялась» с ним и даже «целовала его следы». Для свадебного пира Бьяртура она дала большую палатку, где можно было спокойно пить кофе и произносить речи.