Самоволка
Шрифт:
– Лучше объясни, как тебе удалось отоварить жену вождя и не остаться без башки, – спросил Степан.
– Ну… у них там своя атмосфера. Вождь был старенький. А деток не настругал. После его смерти власть доставалась другому клану. Они могли либо купить ребенка, либо позвать осеменителем кого-то из своих горняков. Оба варианта не совсем удобные, по некоторым причинам. А тут – я…
– Ты, как всегда, ловкач. А о чем будешь говорить с ними там?
– Как это? – оторопел Борис.
– Ну, вот так. О чем ты будешь говорить
– Ну, до сих пор как-то говорили…
– А с сыном?
– Ну, он у меня серьезный. Мы с ним о жизни говорим, о поступках, человеческих ценностях…
– Ты уверен, что там все будет так же? У моей жены одноклассник женился на китаянке. Ничего не имею против китайцев. Но всем казалось, что у него дома поселилось какое-то неизвестное науке существо. Он и сам вскоре стал так думать.
– Да иди ты в баню.
Борис вроде выдохся и умолк. Сангры тоже молчали. Степан заметил, что они лишь обмениваются быстрыми, едва заметными жестами – им этого хватало.
Вокруг ничего не менялось. Все то же редколесье, пологий склон, уходящий, казалось, к самым небесам. И ни единого следа человека.
Каррауны начали уставать. Все чаще сангры соскакивали с их спин и помогали им взбираться на трудные горки. Степан и сам был не прочь оказать помощь своей зверюшке, но он еще не научился чувствовать ее. Он не знал, когда именно нужна помощь. Ведь его карраун продолжал усердно ползти вверх. И не жаловался.
Потом начали затекать собственные ноги. Какой бы ни был удобный диван, все равно долго на нем не усидишь, не шевелясь.
В общем, привал оказался очень кстати. Степану показалось, что санграм он не очень-то и нужен. Они его устроили только ради своих подопечных-землян, а еще, может быть, для старательных животных.
Лагерь организовали очень быстро и слаженно. Привязали карраунов, распаковали нужные тюки, расстелили огромное брезентовое полотно на траве. Вместо обычного костра устроили что-то вроде печки: коротко порубленные сучья зажгли в специальном котелке. Получилось и экономично, и не особо заметно со стороны.
Через десять минут только двое сангров остались возиться с припасами. Остальные растворились среди деревьев – проверить окрестности. Кушанье, которое готовилось на ужин, напоминало шаурму. Сангры заворачивали какие-то кусочки в тонкую лепешку и подогревали, прислонив к раскаленным стенкам котелка. Пахло вкусно.
Степан с братом праздно сидели в сторонке, наслаждаясь покоем. Впрочем, мир перед глазами все еще привычно покачивался, будто они и не слезали с карраунов.
Разведчики вскоре вернулись, так же незаметно и почти одновременно материализовавшись среди деревьев. Все собрались в круг на брезенте, посередине лежало, остывая, неведомое ароматное кушанье. Все почему-то молчали и не шевелились. Эта странная пауза уже прилично затянулась. Степан поглядывал на Бориса, но и он сидел тихо. Хотя было слышно, как у него урчит в животе.
Наконец один из сангров протянул руку в перчатке и ухватил «шаурму». Следом взяли свою порцию еще двое.
Степан, истекающий слюной, тоже взял. Вдруг он ощутил, как Борис вцепился в его руку…
Дальше произошло что-то невообразимое. Был страшный удар в грудь, от которого перехватило дыхание и потемнело в глазах. Кое-как прокашлявшись и преодолев первый шок, Степан увидел, что над ним возвышается разъяренный сангр. Он вдавливал Степану в горло кончик длинного – в полметра – узкого клинка и что-то яростно проговаривал.
Разобрать его речь было сложно. Степан уловил лишь что-то насчет «полоумного старца».
Потом перед глазами мелькнуло лицо Бориса, тот оттаскивал сангра, раз за разом повторяя, что этот чужестранец не хотел зла, он просто не знает правил…
…Степан пришел в себя шагах в двадцати от места трапезы. Он сидел на траве, привалившись к древесному стволу. Борис был рядом.
– Что… что это было?! – прохрипел Степан.
– Говорил я тебе – не высовываться, – горестно изрек брат.
– Что я сделал? Я просто взял еду…
– Ты взял его еду! Он этот кусок полчаса молитвами заклинал. А ты цапнул – и зашкварил.
– Что-что?
– Осквернил, говорю, воинское хлёбово. Испоганил. Теперь он это есть не будет.
– Они совсем психи? Пусть другой кусок возьмет!
– Степа, я тебя предупреждал. У них в голове свои тараканы. Тебе бы тихо посидеть, подождать. А ты кинулся на жратву, как жертва голодомора.
– И что теперь? Расстреляют меня или просто зарежут?
– Сиди спокойно и не отсвечивай. Пойду, пожевать тебе раздобуду.
Борис порылся в тюках и принес «сухой паек»: пару плоских сухих лепешек и миску с непонятной субстанцией, внешне напоминающей давленые макароны.
– Это называют птичьим сыром, – пояснил Борис. – Очень питательно, и хранится долго. Правда, вкус своеобразный…
– Вкус – как у ссаной тряпки, – уточнил Степан, разжевав крохотный кусочек.
– Ну, дело привычки. Здесь это основная еда в походах.
– Скажи-ка, с какого перепуга меня называют «старцем»?
– А кто ты? Для них ты и есть старец. Кстати, предупреждаю, это вовсе не почетное звание, и уважения не жди. У них дома считают трусами тех, кто доживает до нашего возраста.
И снова в путь. Степан уже сроднился со своим каррауном, он чесал его за ухом и говорил какую-то невразумительную ерунду, подбадривая.
Смысл этого долгого и заунывного перехода оставался непонятен. Борис обещал, что сангры-следопыты найдут след. А они его и не искали. Просто подгоняли своих животных, изредка обмениваясь непонятными сигналами.