Самые родные, самые близкие (сборник)
Шрифт:
Шутка, конечно! И еще – оправдание.
Все, заканчиваю! Даже проститься не могу в три слова – говорю ж тебе, графоман.
Люблю тебя и очень нуждаюсь в тебе.
Твоя Аля.
Жду пару слов. Обнимаю тебя. И очень скучаю».
Женщина нажала клавишу и выключила ноутбук. Пару секунд монитор еще светился, но понемногу гас, пока не погас совсем.
Она подошла к окну. Было темно. На настенных часах – полшестого утра. Совсем рано. Какое счастье, что не надо спешить. Уже никуда не надо спешить.
Она может позволить себе бухнуться в постель, завернуться в одеяло и уснуть. Счастье. Счастье, что не надо спешить на работу. Счастье проснуться тогда, когда хочется – можно в десять, а можно в одиннадцать. Сколько счастья, господи! Счастье сесть у окна в своей уютной кухне и долго пить вкусный кофе, листая журнал. А потом, спустя час или больше, снова улечься в постель, смотреть фильмы, читать. И снова уснуть. Или пойти на прогулку – в магазин, на рынок, куда угодно! Деньги, слава богу, есть. Есть счет в банке. Не то чтобы большой, нет! Но дающий уверенность, что, если, не дай бог, она точно не пропадет.
Она прошлась по своей квартире, которую обожала – все здесь сделано так, как хотела она. Да, квартирка небольшая, что говорить. А зачем ей большая? Больше уборки.
Ей хватает – она одна. Две комнатки – совсем маленькие, гостиная и спальня – что еще надо? Да и район – она бы ни за что не поменяла свою малышку в тридцать пять метров на большую, а могла бы, желающих море! Еще бы – квартирка ее, на минуточку, расположена в самом центре, на Марата. И окна во двор. Тишина и покой. И в двух шагах Невский.
На кухне она попила воды и снова постояла у окна – минут пять, не больше. Замерзла.
Она громко вздохнула и пошла в спальню.
На кровати – темное дерево, резная спинка, начало двадцатого века, модерн, арт-деко, – широко раскинувшись, спал молодой мужчина. Уличный фонарь освещал его красивую, мощную, гладкую спину.
Женщина пару минут смотрела на эту прекрасную спину, откинула край одеяла и осторожно прилегла с краю, с самого краю. «Не упасть бы», – подумала она и погладила мужчину по коротко стриженному затылку. Тот не шелохнулся – молодые спят крепко.
– Эй! – тихо засмеялась она и мягко уткнулась в его гладкое плечо. – Я сейчас упаду. Ты бы подвинулся, милый!
Он вздрогнул и через пару секунд повернулся – на лице его читалось недоумение.
– Спи, спи! – прошептала она. – Только подвинься чуток, пока я не свалилась.
До него наконец дошло, и он улыбнулся. Пару минут он изучал лицо женщины и, окончательно проснувшись, зевнул и спросил:
– Сколько времени, Сонь? Мне не пора?
– Половина шестого, – отозвалась она, пристраиваясь у него под мышкой и сладко вздыхая запах мужчины. – Половина шестого, милый! Еще можно поспать.
– Нет уж! – засмеялся мужчина и развернулся всем телом к ней. – Нет уж, прости!
И она звонко, по-девичьи, рассмеялась:
– Прощаю.
Он обнял ее и наклонился, отбросив рукой ее тяжелые волосы.
Она, что-то вспомнив, мягко его отстранила:
– Эй, подожди!
Он мотнул головой:
– Не хочу!
– Подожди, – нахмурившись, строго приказала она. – Я тебе скажу кое-что важное.
Он приподнялся на руках, по-прежнему нависая над ней.
– Теща твоя… – Соня осеклась на секунду. – В общем, она отказалась. От отпуска отказалась, от Греции, в смысле. Ну, дошло до тебя?
Он кивнул.
– Так вот, – с воодушевлением продолжила она, – может быть, ты со мной? Раз место под солнцем свободно? – И она рассмеялась удачной шутке.
Мужчина снова наклонился, покрепче прижал ее к себе, уткнулся ей в шею и, вздрогнув, жарко шепнул, обдавая ее кожу горячим, нетерпеливым, молодым дыханием:
– С тобой – куда угодно! Хоть в рай, хоть в ад, куда позовешь!
Она чуть изогнулась, подлаживаясь под мужчину, плотно прижалась к нему, прищурила глаза и прошептала:
– Возьму. Так уж и быть, позову! – И засмеялась: – Если заслужишь!
За окном медленно и лениво наплывал слабый рассвет.
Кто-то еще крепко спал, а кто-то уже торопился. Кто-то плакал, а кто-то смеялся. Кто-то мучил кого-то, а кто-то кого-то обнимал. Кто-то был счастлив, а кто-то страдал.
Кого-то мучила совесть. Ну а кого-то – нет. Все как обычно у нас, живых и грешных людей.
Цветы и птицы
Каринка, как всегда, кричала. Впрочем, чему удивляться? Так проявлялась горячая армянская кровь. В Каринкиной семье никогда не разговаривали на полутонах. Там всегда было шумно – и в радости, и в горе. Аня морщилась от ее громкого голоса, отодвигала трубку от уха – пережидала. Знала, подруга накричится и успокоится. Так бывало всегда.
Однако сегодня Каринку несло.
– Слушаешь? – периодически сурово уточняла она.
Анна торопливо отвечала:
– Да-да, конечно! А что же я делаю, по-твоему, господи?
Карина недоверчиво усмехалась:
– С тебя станется!
Анна слушала. Разумеется, слушала. Морщилась, кривилась, но слушала. И понимала – подруга права.
Наконец та замолчала, громко выдохнула и произнесла последнее:
– Ну? Какие действия?
Каринка была человеком действий, кто спорит? А Анна… Анна уж точно таким человеком не была.
– Ну… А каких действий ты, собственно, ждешь? – И торопливо, боясь гнева подруги, добавила: – Нет-нет! Я поняла! Ты, конечно, права! Только… Мне надо подумать.
Каринка опять взорвалась:
– Подумать? Ну да, разумеется! У тебя же совсем не было времени, чтобы подумать! Ты же так занята, правда? Спасибо, что хоть на этот разговор время нашла!
Анна пыталась подругу остановить, понимая, что это труд напрасный и пока Каринка не выскажется, не замолчит.
И все же примирительно сказала: