Самые таинственные и невероятные истории (сборник)

Верн Жюль Габриэль

Как-то утром, дело было 21 марта, всем даже показалось, что выпал первый снег. Встав рано поутру, Герберт подошел к окошку и вдруг крикнул:

— Смотрите, весь островок Спасения в снегу!

— Рановато идти снегу, — заметил журналист, выглянув в окно.

К ним подбежали друзья — все убедились, что не только островок, но и берег у подножия Гранитного дворца покрыт ровной белой пеленой.

— Самый настоящий снег! — заявил Пенкроф.

— Или что-то вроде него, — отозвался Наб.

— По ведь термометр показывает пятьдесят

восемь градусов (14° выше нуля по стоградусному термометру)! — заметил Гедеон Спилет.

Сайрес Смит смотрел на белую пелену молча, ибо не знал, чем объяснить, что снег выпал в такое время года и при такой теплой погоде.

— Тысяча чертей! — воскликнул Пенкроф. — Все наши насаждения вымерзнут!

Моряк уже собрался спуститься вниз, но непоседа Юп опередил его.

Не успел орангутанг ступить на землю, как толстый пласт снега взвился вверх и рассыпался в воздухе бесчисленными хлопьями, на мгновение заслонив солнце.

— Птицы! — крикнул Герберт.

Действительно, то были стаи морских птиц с ослепительно белым оперением. Сотни тысяч птиц опустились на островок и на побережье, а теперь, взмыв в небо, исчезли вдали, на глазах у изумленных колонистов, перед которыми, точно на сцене, зима неожиданно сменилась летом. К сожалению, все произошло так внезапно, что Гедеону Спилету и Герберту не удалось подстрелить ни одной птицы. Так друзья и не узнали, к какой породе принадлежат эти пернатые и как они называются.

Спустя несколько дней, 26 марта, исполнилось два года с тех пор, как аэронавты, потерпевшие крушение, попали на остров Линкольна!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Воспоминания о родине. — Надежды. — Планы исследования побережья. — 16 апреля — день отплытия. — Вид с моря на полуостров Извилистый. — Базальтовые скалы на западном берегу. — Непогода. — Наступление ночи. — Еще одна загадка.

Прошло целых два года! Два года колонисты жили вдали от людей! Они не ведали о том, что творится в цивилизованном мире, и, попав на остров, затерянный среди океана, словно очутились на крошечном астероиде Солнечной системы.

Что сейчас происходит у них на родине? Их неотступно преследовала мысль о родной стране, стране, которую раздирала гражданская война в тот час, когда они ее покидали, — может быть, мятеж южан заливает ее потоками крови! Мысль эта наполняла их тревогой, и они часто беседовали о родине, не сомневаясь, однако, что правое дело северян восторжествует во славу Соединенных Штатов.

За эти два года ни один корабль не прошел в виду острова, ни один парус не появился на горизонте. Очевидно, остров Линкольна находился в стороне от морских путей и о нем никто не знал, о чем свидетельствовали также и карты. Иначе источники пресной воды, бесспорно, привлекали бы сюда корабли, хоть на острове и не было удобной бухты.

Безбрежное море, расстилавшееся

вокруг, было всегда пустынно, и колонисты знали, что никто не поможет им вернуться на родину, что надо рассчитывать только на самих себя. И все же у них была единственная возможность спастись, о ней колонисты и говорили как-то в начале апреля, собравшись в зале Гранитного дворца.

Речь зашла об Америке, о родной стране, которую они почти не надеялись увидеть снова.

— Право же, у нас только одна возможность покинуть остров Линкольна, — сказал Гедеон Спилет, — надо построить корабль, чтобы пройти по морю несколько сот миль. Раз нам удалось построить бот, построим и корабль.

— И доберемся до островов Туамоту, раз добрались до острова Табор, — подхватил Герберт.

— Я не против этого, — ответил Пенкроф, обладавший решающим голосом во всех вопросах, касавшихся мореплавания, — не против, хотя одно дело — проплыть большое расстояние, а другое — проплыть маленькое! Когда мы плыли на остров Табор, ветер играл нашим ботом, как щепкой, но мы знали, что берег недалек, а тысяча двести миль — не малый путь: ведь до ближайшей земли не меньше!

— Неужели, Пенкроф, вы не отважитесь? — спросил журналист.

— Я-то на все готов, мистер Спилет, — ответил моряк, — сами знаете, перед опасностью я не отступаю!

— Заметь-ка, Пенкроф, ведь у нас завелся еще один моряк, — вставил Наб.

— Кто же? — удивился Пенкроф.

— Айртон.

— Верно, — подтвердил Герберт.

— Если только он захочет отправиться с нами! — сказал Пенкроф.

— Что вы, Пенкроф! — воскликнул журналист. — уж не думаете ли вы, что если бы яхта Гленарвана пристала к острову Табор в те дни, когда Айртон жил там, он отказался бы уехать?

— Вы забываете, друзья, — заметил Сайрес Смит, — что разум у Айртона помутился только за последние годы. Но дело не в этом. Надо решить, можно ли рассчитывать, что шотландский корабль вернется за Айртоном? Ведь Гленарван обещал возвратиться на остров Табор, когда сочтет, что Айртон искупил свою вину, и я уверен, он сдержит свое слово.

— Несомненно, — сказал журналист, — и приедет скоро, ибо Айртон в изгнании уже двенадцать лет!

— Да и я согласен с вами, — сказал Пенкроф, — лорд Гленарван вернется, и ждать его недолго. Но где, по-вашему, пристанет его яхта? Конечно, к острову Табор, а не к острову Линкольна.

— Совершенно верно, — вмешался в разговор Герберт, — тем более что остров Линкольна даже не нанесен на карту.

— Поэтому-то, друзья мои, — продолжал инженер, — надо принять меры и известить того, кто приплывет к острову Табор, что Айртон и мы сами находимся на острове Линкольна.

— Что верно, то верно, — сказал журналист, — по-моему, проще всего оставить в хижине, где жил капитан Грант, а затем Айртон, записку с точными координатами нашего острова, да положить так, чтобы она бросилась в глаза Гленарвану или его спутникам.