Самые знаменитые произведения писателя в одном томе
Шрифт:
Бубенчики звякнули.
– А теперь, если вы изволите сказать: «Ради всего святого, Монтрезор!» – я, возможно, освобожу вас.
В луче света появилось лицо инспектора. Минута колебания, и вот прозвучали нелепые слова:
– Ради всего святого, Монтрезор!
Стендаль удовлетворенно вздохнул, закрыв глаза. Вложил последний кирпич и плотно заделал его.
– Requiescat in pace [4] , дорогой друг.
Он быстро покинул катакомбы.
4
Покойся с миром (лат.).
В полночь, с первым ударом часов, в семи залах дома все смолкло.
Появилась Красная Смерть.
Стендаль на миг задержался в дверях, еще раз все оглядел. Выбежал из Дома и поспешил через ров туда, где ждал вертолет.
– Готово, Пайкс?
– Готово.
Улыбаясь, они смотрели на величавое здание. Дом начал раскалываться посередине, точно от землетрясения, и, любуясь изумительной картиной, Стендаль услышал, как позади него Пайкс тихо и напевно декламирует:
– «…на моих глазах мощные стены распались и рухнули. Раздался протяжный гул, точно от тысячи водопадов, и глубокий черный пруд безмолвно и угрюмо сомкнулся над развалинами дома Эшеров».
Вертолет взлетел над бурлящим озером, взяв курс на запад.
Август 2005
Старые люди
И наконец – как и следовало ожидать – на Марс стали прибывать старые люди; они отправились по следу, проложенному громогласными пионерами, утонченными скептиками, профессиональными скитальцами, романтическими проповедниками, искавшими свежей поживы.
Люди немощные и дряхлые, люди, которые только и делали, что слушали собственное сердце, щупали собственный пульс, беспрестанно глотали микстуру перекошенными ртами, люди, которые прежде в ноябре отправлялись в общем вагоне в Калифорнию, а в апреле на третьеклассном пароходе в Италию, эти живые мощи, эти сморчки тоже наконец появились на Марсе…
Сентябрь 2005
Марсианин
Устремленные вверх голубые пики терялись в завесе дождя, дождь поливал длинные каналы, и старик Лафарж вышел с женой из дома посмотреть.
– Первый дождь сезона, – заметил Лафарж.
– Чудесно… – вздохнула жена.
– Благодать!
Они затворили дверь. Вернувшись в комнаты, стали греть руки над углями в камине. Они зябко дрожали. Сквозь окно они видели вдали влажный блеск дождя на корпусе ракеты, которая доставила их сюда с Земли.
– Вот одно только… – произнес Лафарж, глядя на свои руки.
– Ты о чем? – спросила жена.
– Если бы мы могли взять с собой Тома…
– Лаф, ты опять!
– Нет, нет, прости меня, я не буду.
– Мы прилетели сюда, чтобы тихо, без тревог прожить свою старость, а не думать о Томе. Сколько лет прошло, как он умер, надо постараться забыть его и все, что было на Земле.
– Верно, верно, – сказал он и снова потянулся к теплу. Его глаза смотрели на огонь. – Я больше не заговорю об этом. Просто, ну… очень уж недостает мне наших поездок в Грин-Лон-Парк по воскресеньям, когда мы клали цветы на его могилу. Ведь мы больше никуда не выезжали…
Голубой дождь ласковыми струями поливал дом.
В девять часов они легли спать; молча, рука в руке, лежали они, ему – пятьдесят пять, ей – шестьдесят, во мраке, наполненном шумом дождя.
– Энн, – тихо позвал он.
– Да? – откликнулась она.
– Ты ничего не слышала?
Они вместе прислушались к шуму ветра и дождя.
– Ничего, – сказала она.
– Кто-то свистел, – объяснил он.
– Нет, я не слышала.
– Пойду посмотрю на всякий случай.
Он надел халат и прошел через весь дом к наружной двери. Помедлив в нерешительности, толчком отворил ее, и холодные капли дождя ударили по его лицу. Дул ветер.
У крыльца стояла маленькая фигура.
Молния распорола небо, и мазок белого света выхватил из мрака лицо. Оно глядело на стоящего в дверях Лафаржа.
– Кто там? – крикнул старик, дрожа.
Молчание.
– Кто это? Что вам надо?
По-прежнему ни слова.
Он почувствовал страшную усталость, слабость, изнеможение.
– Кто ты такой? – крикнул Лафарж снова.
Жена подошла к нему сзади и взяла его за руку.
– Чего ты так кричишь?
– Какой-то мальчик стоит у крыльца и не хочет мне отвечать, – сказал старик, дрожа. – Он похож на Тома!
– Пойдем спать, тебе почудилось.
– Он и сейчас стоит, взгляни сама.
Лафарж отворил дверь шире, чтобы жене было видно. Холодный ветер, редкий дождь – и фигурка, глядящая на них задумчивыми глазами. Старая женщина прислонилась к притолоке.
– Уходи! – сказала она, отмахиваясь рукой. – Уходи!
– Скажешь, не похож на Тома? – спросил старик.
Фигурка не двигалась.
– Мне страшно, – произнесла женщина. – Запри дверь, и пойдем спать. Не хочу, не хочу!..
И она ушла в спальню, причитая себе под нос.
Старик стоял на ветру, и руки его стыли от студеной влаги.
– Том, – тихо сказал он. – Том, на тот случай, если это ты, если это каким-то чудом ты, – я не стану запирать дверь. Если ты озяб и захочешь войти погреться, входи и ложись подле камина, там есть меховой коврик.
И он прикрыл дверь, не заперев ее.
Жена услышала, как он ложится, и зябко поежилась.
– Ужасная ночь. Я чувствую себя такой старой. – Она всхлипнула.
– Ладно, ладно, – ласково успокаивал он ее, обнимая. – Спи.
Наконец она уснула.
И тут его настороженный слух тотчас уловил: наружная дверь медленно-медленно отворилась, впуская дождь и ветер, потом затворилась. Лафарж услышал легкие шаги возле камина и слабое дыхание. «Том», – сказал он сам себе.
Молния полыхнула в небе и расколола мрак на части.
Утром светило жаркое-жаркое солнце.
Лафарж распахнул дверь в гостиную и обвел ее быстрым взглядом.
На коврике никого не было. Лафарж вздохнул.