Самые знаменитые сказания и легенды
Шрифт:
Глава третья
Тень смерти по ночам
Беовульф тут же угадал в старом короле давно забытые черты, которые отражали одновременно и твердость характера, и спрятавшуюся за этой твердостью сердечную доброту. Однако знакомые черты к тому часу поблекли и увяли. Щеки избороздили глубокие морщины, на лице лежала печать печали. Борода, спадавшая на шитый золотом нагрудник, была совсем седой.
– Так вот каким ты стал! – воскликнул король. – Я помню тебя ребенком, не выше холки Гарма, любимой моей собаки. Я помню Эдгето, отца твоего, женатого на единственной дочери славного короля Хретеля, который был отцом и Хигеляку, геатов мужественному королю. И хоть тебя, о Беовульф, не видел я годов немало, узнал бы я тебя и среди сотни воинов! Что, однако, привело тебя сюда, какой волной прибило к брегу? Уж не убил ли ты, как твой отец в былые годы, кого-нибудь из Вюльфингов
Беовульф поклонился Хродгару, а за ним отвесили поклон и его спутники.
– Приветствую тебя, король и отец датчан! – торжественно произнес Беовульф. – Ты спрашиваешь, как я жил? Что ж, юность я свою провел в битвах и не без славы. Но вот в наших землях эхом пронеслось поганое имя Гренделя. Заезжие мореходы поведали нам о Хеороте, самом прекрасном пиршественном зале, какие существуют и существовали на земле. Рассказали они и о том, что становится это дивное сооружение совершенно бесполезным, как только на землю опускается темнота. И не только бесполезным, но и опасным. Потому что, говорят, по ночам тут у вас бродит тень смерти.
– Или, лучше сказать, сама смерть, – тихонько проговорил кто-то из датчан, стараясь не прервать речи славного геатского воина.
– И вот люди мои, вернее, лучшие и мудрейшие из них, сказали, что долг мой призывает меня ринуться на помощь Хродгару, доброму и могучему королю данов. Почему они назвали именно меня? Ведь не все знают, что ты, король, в свое время спас моего отца от мести яростного рода Вюльфингов и дал за него выкуп.
– Тогда почему же? – спросил Хродгар-король.
– Потому что они сами, и не раз, могли убедиться в том, насколько я силен. Потому что они сами видели, как многажды я возвращался из темных глубин страшных битв, и кровь, которая капала с моих рук, была кровью моих врагов. Пятерых кровожадных чудовищ-великанов изрубил я на кусочки и думал уже, что удалось мне смести весь их подлый род с лица нашей прекрасной земли. Но еще и морские чудища вызывал я со дна и убивал их, одно за другим. Освободить род людской от всей этой нечисти было призванием моим. Видно, призвал меня к этому сам Господь. А теперь – Грендель! Я должен сойтись с ним в смертельной схватке, вот почему я здесь!
Легкий шепоток пробежал по рядам датских воинов, но никто не решился вмешаться в беседу Хродгара и его знаменитого гостя.
– Прошу тебя, опора и надежа всех данов, выполни всего одну мою просьбу, – продолжал Беовульф, по-прежнему стоя перед Хродгаром с гордо поднятой головой. – Я пересек бурное море, рискуя жизнью, я проделал вместе с моими воинами такой дальний путь, что, право же, я заслужил это.
– О чем же ты просишь, скажи яснее, – повелел Беовульфу Хродгар.
– Я прошу тебя вот о какой милости. Позволь мне и моим воинам, нам и только нам, освободить тебя и весь твой народ от смерти, являющейся сюда по ночам.
– Но как же… – начал было Хродгар.
– Прости, но я еще не договорил, – осмелился перебить его Беовульф. – Я слышал, что Грендель так презирает весь род людской, что не пользуется никаким оружием, да и не боится ни копья, ни меча. Что ж. И я не убоюсь ничего и вооружаться также не стану. Думаю, что государь мой Хигеляк был бы невысокого мнения обо мне, коли мой меч двинулся бы туда, куда моя нога боялась бы ступить. Пусть мои руки постоят за мою жизнь. И пусть Господь рассудит, кому должно достаться ледяное объятие смерти. Грендель, я полагаю, поступит по своему обычаю: проникнет в Хеорот, чтобы набить свою утробу нашими телами. Если, конечно, сможет. Если сможет, говорю я. Но если вдруг пробьет мой час, я думаю, вам и хоронить будет некого. Грендель уволочет наши бренные останки в свои зловонные болота. Вам, данам, саваны для нас шить не придется. И если вдруг вправду так случится, то отошлите Хигеляку мое оружие. Это наследство, полученное мной от деда. Но пусть, однако, судьба так развернется, как она сама судила.
– Что ж, посмотрим, какова будет воля Всевышнего, – вздохнув, сказал Хродгар. – Я знаю, Беовульф, что ты явился к нам, побуждаемый добрым чувством дружбы и в благодарность за тот прием, который твой отец когда-то получил при нашем дворе. То, что случилось с Эдгето, твоим отцом, грозило бесконечной и непримиримой враждой. Он убил Хатлафа, воина Вюльфингов. Но геаты страшились войны, которая неизбежно бы вспыхнула, вернись твой отец на родину. Поэтому ему не было туда пути, его сограждане все равно бы прогнали его. И тогда он повернул свой корабль, направив его к датским берегам. В то время я только-только вступил на трон, еще совсем молодым человеком. Я заплатил за Эдгето, купив ему прощение: послал я Вюльфингам старинные сокровища, а Эдгето обещал мне твердо больше не начинать вражды.
Хродгар помолчал немного, устремив взгляд куда-то в пустоту.
– Язык мой тяжелеет и немеет, и сердце разрывается на куски, как я подумаю о том, скольких прекрасных воинов унес проклятый Грендель. Ты посмотри, видишь, сколько за моим столом теперь пустует мест! А ведь какие были храбрецы! Мечи их были продолжением руки! Отвагой бились их сердца. Не хотели они покидать на ночь Хеорот. А наутро… Наутро, как только заливало солнце все своим янтарным блеском, так в каплях крови отражался этот блеск, и воинов моих становилось все меньше числом, все меньше… Но что это я? Забыл законы гостеприимства? К столу садитесь, гости дорогие! Друзья, освободите для Беовульфа и всех прибывших с ним почетные места!
За столом вновь стало шумно, пирующие усадили геатов на почетные скамьи, приветствуя их радостно, потому что с их появлением мелькнул у каждого из присутствующих луч надежды. Все повеселели. Все, кроме одного.
Унферт, сын Эгклафа, любимый шут короля, который вечно был при Хродгаре и старался не отойти от него ни на шаг, нахмурился, затуманился взор его. Зависть ужалила его в самое сердце. Был он по сути своей человеком недобрым, завистливым и злоязычным. Тщеславие съедало его, и всегда хотелось ему быть на виду, и красоваться, и вызывать улыбки одобрения и восхищения. Он подождал, пока утихли возгласы приветствий и даны успели осушить за здоровье прибывших по полному рогу пенного медового напитка. Тогда поднялся он и, насмешливо глядя в глаза высокому и статному предводителю геатов, сказал с издевкой:
– Ага! Ты тот самый Беовульф, тот истинный глупец, хвастун несносный, который в юности затеял состязаться с Бреккой, сыном Бенстана, кто дольше проплывет в ледяных волнах? Ха-ха-ха! Решил похвастаться, рискуя жизнью! И ради чего? Ради какого дела? А просто так, ради самого хвастовства! Хотя тебя предупреждали те, кто был и старше и мудрее! Ну и чем кончилось твое хвастовство? Тем, что ледяные волны таскали тебя по морю семь долгих дней и семь долгих ночей, так что ты еле выжил. Сын Бенстана, Брекка, победил тебя в этом состязании. Так что не хвастай, бывает, счастье и тебе изменяет. Не стоит ли тебе поопасаться и не вызывать на бой самого кровавого из демонов, когда-либо существовавших на свете?
Беовульф усмехнулся и ответил ему незлобиво:
– Дружок мой, Унферт, твое лицо пылает от выпитого пенного меда, а язык твой не слушается доводов холодного разума. Ты попытался рассказать нам здесь о Брекке, сыне Бенстана. Но правды ты сказать не захотел. А правда проста, знаешь ли, очень проста, и заключается она в том, что ни один человек не может сравниться со мной в выносливости на волнах. Да, когда мы с Бреккой были еще безрассудными мальчишками, мы решили, что рискнем своими жизнями и отправимся по морю вплавь. В руках у каждого из нас к тому же должен был быть обнаженный меч – на случай встречи с разъяренным тюленем или острозубой рыбой-пилой. Брекка никак не мог сравняться со мной в скорости, и поэтому целых пять дней и ночей я плыл рядом с ним, чтобы не бросать его одного. Но тут сильное течение разъединило нас. Ветер исполнился небывалой ярости, шквалами налетая с севера, шторм потревожил опасных чудовищ, дремавших на дне. Один из этих монстров схватил меня, вонзил свои острые когти в мое тело. Но Господу было угодно, чтобы, извернувшись, я сумел ударить мечом прямо чудищу в сердце и тем самым спасти свою жизнь. Судьба благоволит к тем, кто всеми силами тоже старается отогнать от себя смерть! Затем понемногу добрался я до финских берегов. И знаешь, Унферт, ни разу не слыхал я о тебе ничего такого, что говорило бы о твоих геройствах, кровавых битвах и сражениях, из которых бы ты вышел победителем. И ничего такого никогда я о себе не рассказал, что было бы неправдой и чистым хвастовством. А ты? Быть может, надеешься ты скрыть, что отправил самолично на тот свет своих обоих братьев, чтоб одному завоевать сердце вашего короля, ни с кем не разделив его привязанности? Быстрый ум и острый язык не спасут тебя, дружище. Душе твоей гореть в геенне огненной, поверь мне. И вот еще что я хотел бы сказать тебе. Не думаешь ли ты, что если б был ты и умен и силен, то допустил бы, чтоб Грендель унес так много славных жизней и разорил бы Хеорот, заставив сердце Хродгара страдать и обливаться кровью. И тогда такому дураку, как я (как ты меня назвал), нужды бы не было высаживаться с дружиной храбрых воинов на датских берегах. Но Грендель понял, что безраздельно он может наводить ужас и убивать себе на радость, кого захочет. Чем ты тут помог своему королю, Унферт, сын Эгклафа, желающий опозорить меня перед лицом короля и уличить в пустом бахвальстве? Геаты покажут вскоре этой кровожадной гадине, на что они способны.