Самый бешеный роман
Шрифт:
И мама безропотно последовала за вдовой. Кошмар! Они вмешивались в мою жизнь, не обращая на меня ни малейшего внимания, как будто я вещь какая! Ну да – я вещь! Я вещь! Я вещь! Нужно немедленно найти какого-нибудь Карандышева, чтобы он меня застрелил, как Ларису Дмитриевну Огудалову из «Бесприданницы» А.Н. Островского.
Весь следующий день мама готовилась к пикнику – мариновала мясо для шашлыков, варила яйца, рис, картофель для салатов, время от времени прикрикивая на котов и Николая Ивановича. Одним словом, сумасшедший дом.
–
– Нет, это почему полоумного?! И что у тебя за манера всех унижать! У мальчика высшее образование, он умеет зарабатывать деньги – ты только посмотри, как они тут развернулись. Это тебе не рвань там какая-то! – Мама произнесла свою коронную фразу и с азартом принялась поносить моих бывших мужей. Хорошо еще, что последнее время она была всецело поглощена романом с охранником, а не моей личной жизнью – не представляю, что бы она теперь говорила, знай хоть малую толику, хоть микроскопическую подробность моего романа с Кронским. К счастью, она вообще не знала о существовании «Лучшего человека нашего времени» в моей жизни.
– Ладно, – категорично сказала я. – Вот выйду за него замуж.
– Очень хорошо, – с удовольствием заметила мама. У нее была одна цель относительно меня – побыстрее сбыть с рук.
– И где мы жить будем? Я из Москвы никуда не уеду! – уже кричала я.
– Убежишь ты из своей Москвы – всех нас оттуда выживут, помяни мое слово! Все дорожает и дорожает – и квартплата, и транспорт, и телефон. Скоро за воздух деньги будут брать! А потом, что тебе эта Москва далась? Ты здесь хоть на человека стала похожа – розовенькая, здоровенькая!
– А работа?
– Что работа? Закончила роман – отвезла, закончила – отвезла. Что работа? Не понимаю.
Продолжать разговор мне показалось совершенно бессмысленным, и я подумала о том, что спасти меня от вдовы и ее сына может лишь чудо или мой немедленный отъезд. Однако отъезд неминуемо повлек бы за собой дикий скандал, поэтому я решила пока подождать чуда.
На следующее утро все было готово. Мама надела свое лучшее платье, заставила Николая Ивановича побриться и самолично подстригла его торчащие брови.
– Ты думаешь переодеваться? – спросила она меня, подозрительно глядя на потертые бриджи, которые я переделала из обгрызенных мышами джинсов, найденных на чердаке.
– Вот еще, – недовольно буркнула я.
– Немедленно надень что-нибудь приличное и подкрась щечки!
– Вот еще, – снова фыркнула я.
– Не трепи мне нервы! – истерично воскликнула мама. – Иди, приведи себя в порядок!
– Хорошо, – кротко сказала я. – Можно, я воспользуюсь твоей косметикой?
– Конечно, деточка, бери в тумбочке все что хочешь, не стесняйся, – умилилась мама.
Я закрылась на втором этаже, выгребла из сумки все вещи и решила убить наповал своего «жениха». Может, надеть крепдешиновый сарафан или майку с шортами –
Недолго думая, я скинула свою скромную одежонку, надела бюстгальтер из черной тончайшей кожи с металлическими заклепками и юбку с неровным подолом, будто его собаки жевали-жевали, да кто-то им помешал. Начесала волосы так, что они встали дыбом, словно в знак протеста, и ярко (неприлично ярко) накрасилась.
Я посмотрелась в зеркало – узнать меня было практически невозможно, однако созданный мною образ хоть и был несколько вульгарен, зато выглядела я вполне гармонично.
Слышно было, как к дому подъехала машина, я посмотрела в окно и увидела старый раздолбанный грузовик с брезентовым верхом. Из кабины вывалились вдова с Шурочкой, потом выпрыгнул мой «жених».
– Маня! Маня! Выходи! Они приехали! – Мать ожесточенно колотила в дверь.
– Иду! – крикнула я, но решила дождаться того момента, когда гости войдут в дом, а потом уж появиться перед ними во всей красе, иначе мамаша немедленно отправит меня снова переодеваться.
И когда с первого этажа послышались восторженные вопли вдовы, я наконец соизволила спуститься.
– Добрый день! – сказала я, чувствуя, что мой приветливый и ласковый голос совсем не подходит созданному образу.
Эти трое смотрели на меня во все глаза – казалось, они совершенно растерялись от моего вида и не знали, что говорить и вообще как себя вести. Николай Иванович неотрывно глазел на кожаный бюстгальтер – ничего подобного в жизни он, наверное, не видел, и никак не мог отвести взгляд.
– Тебе так не холодно, дорогая? – поинтересовалась мама, однако любезный тон ее таил в себе желчь, злость и бешенство.
– Нет, в доме тепло.
– Ну, гости дорогие, прошу всех за стол, – процедила она и едва слышно рявкнула на Николая Ивановича: – Что ты уставился на ее грудь! У тебя там сейчас шашлыки сгорят!
Наконец все уселись, Николай Иванович принес шампуры со слегка подгоревшими шашлыками. Эта троица как вкопанная сидела у стены, и, глядя на них, у меня возникло странное, неприятное ощущение. Мне вдруг почудилось, что передо мной сидят не живые люди, а фотография, сделанная в натуральную величину, на которой запечатлены давно умершие Эльвира Ананьевна, Шурик и Шурочка. Такими плоскими и неживыми они выглядели.
– Шура, вы бы нам что-нибудь рассказали, – нарушила я томящее молчание только для того, чтобы проверить, живые ли они или нет.
– Да все нормально, – себе под нос проговорил он, не глядя на меня, и снова уткнулся в тарелку.
– Ой! Шурочка у нас такой стеснительный! – поспешила вмешаться Эльвира Ананьевна. – Он совершенно не умеет с девушками разговаривать. Уж такой застенчивый! А ведь это и хорошо – вот поженитесь, так он ни на одну не посмотрит. Всю жизнь тебе верный будет, Манечка!