Самый длинный день. Высадка десанта союзников в Нормандии
Шрифт:
– Джентльмены, ситуация резко и неожиданно изменилась…
Все взоры устремились на Стагга, надеясь, что он сообщит им что-то ободряющее.
– Новый погодный фронт движется в направлении Ла-Манша и в течение ближайших нескольких часов очистит небо в районе предполагаемой высадки десанта. Такая погода продержится весь следующий день, вплоть до утра 6 июня, после чего атмосферные условия станут непригодными для десантирования. В течение указанного периода заметно ослабнет ветер, и небо будет достаточно чистым, чтобы проводить бомбометание ночью 5 июня и утром 6-го. К полудню небо будет покрыто толстым слоем облаков.
После окончания доклада метеорологов засыпали вопросами. Уверены ли они в точности своих предсказаний? Не могло ли быть ошибки? Сверили ли они свои данные с другими источниками? Есть ли вероятность того, что погода снова начнет улучшаться после 6 июня?
На некоторые вопросы метеорологи не могли дать ответ. Они все проверили и перепроверили, и оптимистичны настолько, насколько причудлива сама погода. Они ответили на вопросы, на которые могли дать ответ, а затем ушли.
В течение следующих пятнадцати минут Эйзенхауэр и его генералы совещались. Принятие решения зависело от адмирала Рамсея. На плацдармах «Юта» и «Омаха» предстояло высаживаться американцам под командованием контр-адмирала Корка, которому нужно было отдать приказ выйти в море не позднее чем через полчаса, если операция «Оверлорд» должна начаться во вторник.
Рамсея волновал вопрос дозаправки. Если силы Корка двинутся позднее, то в случае вынужденного возврата флота у него не будет времени повторно достичь побережья в среду 7 июня.
Эйзенхауэр предложил высказаться каждому из присутствующих. Генерал Смит полагал, что высаживаться нужно 6-го: это игра, но ее нужно принимать. Теддер и Лей-Меллори опасались, что предсказанная погода недостаточно хороша для работы авиации. Это значит, что десант не получит надлежащей поддержки с воздуха и операция выглядит рискованной. Монтгомери высказал решение, которое принял накануне, когда
5 июня как день «D» был отложен.
– Я предлагаю – вперед, – сказал он.
Теперь все зависело от Эйзенхауэра. Настал момент, когда только он мог принять окончательное решение. В затянувшемся молчании он взвешивал все возможные варианты. Генерала Смита поразил вид Верховного главнокомандующего. Он сидел уставясь в стол, сжав перед собой кулаки. Шли минуты. Кто-то говорил потом, что прошло две минуты, кто-то – пять. Наконец Эйзенхауэр поднял голову. Лицо его было напряжено. Он медленно произнес:
– Я уверен, мы должны отдать приказ… Он мне не нравится, но что делать… Я не вижу другого выхода.
Эйзенхауэр встал. Он выглядел уставшим, но напряжение на его лице спало. Шестью часами позже, во время ознакомления со сводкой погоды он еще раз подтвердит свое решение – 6 июня будет днем «D».
Эйзенхауэр и другие участники совещания покинули помещение. Нужно было скорее приводить в действие гигантскую машину. В тишине библиотеки застыли облака табачного дыма, полированный пол отражал мерцающее пламя камина, часы, стоящие на камине, показывали 9.45.
Глава 11
Было около десяти вечера, когда рядовой Артур Шульц, по прозвищу Голландец, из 82-й воздушно-десантной дивизии решил выйти из игры. Играли в кости, и он никогда столько не выигрывал. Играть начали, когда объявили, что до высадки осталось
Сколько он выиграл, он и сам не знал. Но пачка из рваных долларов, английских фунтов и оккупационных франков тянула не меньше чем на 2500 долларов. Это было больше, чем он когда-нибудь видел за двадцать один год своей жизни.
Физически и морально он уже был подготовлен к прыжку. На аэродроме были организованы службы всех конфессий, и Голландец, как и подобает католику, исповедался и причастился. Теперь он точно знал, что делать с выигрышем. Он мысленно прикинул расклад. Он оставит тысячу долларов в строевой части, чтобы забрать их, когда вернется в Англию. Еще тысячу долларов он отправит матери в Сан-Франциско, чтобы она половину сохранила, а половину потратила. Оставшуюся часть Голландец предполагал прогулять в Париже, когда они туда доберутся.
Молодой парашютист чувствовал себя прекрасно. Он обо всем позаботился. Но что-то не давало ему покоя. В это утро ему пришло письмо от матери. Когда он разорвал конверт, из него выпали четки прямо к его ногам. Он быстро поднял их и, чтобы не смогли поиздеваться ехидные товарищи, кинул их в мешок для мусора.
Теперь воспоминание о четках вдруг поставило вопрос, который он сам себе никогда не задал бы. Что он делал, играя в такое время? Он посмотрел на пачку купюр, зажатых в руке, – денег было больше, чем он мог бы заработать за год. Он понял, что, если присвоит деньги, его наверняка убьют. Рядовой Шульц решил не рисковать.
– Дайте мне еще сыграть, – сказал он. Он посмотрел на часы и подумал, сколько времени у него отнимет проиграть 2500 долларов.
Странное поведение в этот вечер было свойственно не только Шульцу. Все от рядового до генерала не желали испытывать судьбу. Неподалеку, в Ньюбери, в штабе 101-й воздушно-десантной дивизии ее командир, генерал-майор Максвелл Тейлор вел непринужденную беседу со старшими офицерами. В комнате было шесть человек. Один из них, бригадный генерал Дон Пратт, заместитель командира дивизии, сидел на кровати. Пока они разговаривали, появился еще один офицер. Он снял фуражку и бросил ее на кровать. Генерал Пратт вскочил и, сбросив фуражку на пол, закричал:
– Это плохая примета, черт возьми!
Все рассмеялись, но генерал на кровать больше не садился. Ему предстояло вести в бой 101-ю дивизию в Нормандии.
Ночи становились короче, а силы вторжения, дислоцированные по всей Англии, продолжали находиться в ожидании. После месяцев тренировок они были готовы вступить в бой; любая задержка вызывала в войсках ненужную нервозность. Прошло уже около восемнадцати часов с тех пор, как войска были погружены в транспортные средства, и каждый час ожидания понижал их боевой дух и дисциплину. Они еще не знали, что до дня «D» осталось около двадцати шести часов; было еще рано сообщать личному составу время начала операции. В эту ненастную воскресную ночь люди находились в ожидании, страхе и одиночестве в предчувствии того, что скоро должно было произойти.