Самый лучший пионер
Шрифт:
Аккуратно поднялись — ему придется идти на полусогнутых, на полторы головы выше! — и я напряженно посмотрел на него.
— Да не боись! — Хохотнул он: — Мне по-маленькому!
Это меня устроило, и мы медленно и печально выбрались в коридор.
— Петрухин! — Раздался сердитый женский голос: — Куда его потащил?
— Ссать! — Честно ответил мой провожатый.
— А утка на что? А меня позвать? — Вкатилась в поле зрения полненькая, лет тридцати, кудрявая медсестра.
— Да че он, не мужик? Сам не дойдет? — Привел Петрухин разумные аргументы.
Медсестра посмотрела на меня, получила подтверждающий застенчивый кивок, вздохнула и посторонилась. В туалете безрукий отвернулся, пока я делал дела — размер члена полностью устроил, учитывая, что я еще подрасту, потом я стянул с коллеги по мочеиспусканию больничные штаны, он оправился, я натянул штаны обратно, и мы двинулись в обратный путь.
— Меня Андрей зовут! — Видимо, воспылав ко мне симпатией после такого трогательного ритуала, представился он.
— А я… — Проблема!
— Сергей! — Хмыкнул он: — Крепко же тебя приложило.
— Крепко! — Согласился я: — А как тут вода работает?
Наклониться, чтобы попить из-под крана, я не решился — больно же!
— Меня просить нужно! — Снова заспавнилась рядом с нами медсестра и выдала мне стакан с водой.
Напившись, поблагодарил и спросил:
— Простите, не помню как вас зовут.
— Антонина Петровна! — Улыбнулась она, явив пару золотых коронок: — Ты иди, отдыхай, — Мягко пожелала мне: — А ты его не колобродь! — Это уже строго и Андрею.
Входили мы в палату под бормотание вернувшегося к чтению газеты «корсетного»:
— …Самолёт Douglas DC-8 Super 63CF авиакомпании Seaboard World Airlines, США, нарушил воздушную границу СССР. На борту самолёта находились 214 военных, направлявшихся на войну в Южный Вьетнам, и 24 члена экипажа. Самолёт был перехвачен советскими лётчиками в 8:20 утра и принуждён к посадке на 2,5-километровой бетонной полосе аэропорта Буревестник на о. Итуруп в 8:39 утра. Самолёт и члены экипажа находились на территории СССР двое суток, после чего были отпущены. Капитан самолёта Джозеф Тосолини принёс извинения за нарушение воздушной границы СССР.
— Вот суки! — Отпустил меткий политический комментарий «человек-мумия».
— Иваныч — сам летчик! — Пояснил мне Семён: — Вот, сел неудачно.
— Хоть не угробил никого! — Оправдался летчик.
— Это — главное! — Веско подытожил «корсетный».
Андрей помог мне улечься на койку, и я моментально уснул.
Открыв глаза в следующий раз — состояние ощутимо улучшилось, головокружения почти нет — услышал облегченный женский вздох:
— Сереженька! — И мне по лицу аккуратно провела ладонью худенькая женщина «чуть за тридцать» с красивым, почти лишенным морщин, лицом в обрамлении каштановых кудряшек. Глаза — с зеленой радужкой, но красными от слез белками.
Тело словно само отреагировало на материнскую (а кто это еще может быть?) ласку, и я чуть не замурлыкал от удовольствия.
— Слава богу, очнулся! — Со светлой улыбкой на лице начала она плакать: — А то напугали меня тут — ни себя, говорит, не помнит, ни других.
— Не помню, — Сглотнув ком в горле — прости, женщина, но твоего сына я каким-то образом вытеснил, и виноватым себя чувствовать не собираюсь — меня тоже не спрашивали! — ответил я: — При виде тебя я чувствую тепло, заботу и спокойствие. Ты — моя мама?
Женщина испуганно пискнула и прикрыла рот руками. Нужно просто потерпеть — со временем мы с ней обязательно поладим. Не можем не поладить — никто подмены и не заметит. У меня жутко удобная травма и поразительно хорошее для переродившегося настроение — от открывающихся перспектив захватывает дух, а от осознания своего пребывания в «золотом веке СССР» сердце сладко сжимается от странной для никогда не жившего в СССР человека ностальгии — молод я был, относительно молодым и умер, и СССР люблю, так сказать, как сеттинг и отечественный Древний Рим.
— Позову-ка медсестру! — Вышел в коридор мой давешний «безрукий» товарищ.
— Все будет хорошо, вот увидишь, — Попытался я успокоить мать.
— Это я должна тебе говорить, сыночек, — Жалобно протянула она.
Соседи по палате старательно тупили глаза кто во что, и я их понимаю.
В компании Андрея появилась медсестра, с тарелкой в руке:
— Ужин ты проспал, но голодным тебя не оставим! — Улыбнулась она мне.
Мама отобрала тарелку и начала пичкать меня перловкой с мясом. Вкусно! Это с голодухи или привычки? Когда тарелка опустела, меня начало клонить в сон, и мама пообещала заглянуть завтра пораньше — будет суббота, а она уже больше года как выходной.
Выписали меня, как и пророчествовал Семён — корреспондент «Комсомолки» по профессии, пострадал на производстве — во время визита в колхоз провалился в прикрытую лужей глубокую яму, получив сложный перелом — через три дня. Во время маминых визитов общался с ней, во времена остальные — с соседями по палате. Политические темы — в абсолютном меньшинстве, и с гораздо большей охотой все обсуждали проблемы общечеловеческие — кто, когда, где, с кем, почем и что из этого выйдет, но Чехословакию и «социализм с человеческим лицом», в соответствии с линией партии, немного поругали, ошибочно предположив, что до ввода войск не дойдет. Я свои пророчества, само собой, оставил при себе.
В субботу вместе с мамой пришел толстый пришибленный плешивый мужик в костюме на размер больше нужного — на вырост брал, видимо.
— Это — Елистрат Венедиктович, — Поджав губы, с явной неприязнью представила визитера мама: — Он тебя и сбил!
— Простите, бога ради! — Явно не первый раз покаялся жирный и поставил на тумбочку рядом с моей кроватью авоську с парой яблочек, и, почему-то, помидорами.
Витамин "цэ", так сказать.
— Здравствуйте! — Пожал протянутую мне пухлую ладошку: — Спасибо за фрукты. Если вам это важно — я на вас совсем не сержусь, потому что ничего не помню. Да и живой остался, так что все не так уж и плохо.