Самый приметный убийца
Шрифт:
Все это время, ожидая поезда, «комсомолец», присев на корточки, подкармливал голубей, выуживая крошки из кармана. Потом, закончив, вдруг так мастерски пустил цевку сквозь зубы, что Колька удивился.
В это время причалил поезд, распахнулись двери, все ринулись внутрь. Кольку подхватило и понесло, и все-таки он успел заметить, как «комсомолец» поспешает с опустевшей платформы. Туда же, куда проследовали «военврач» и «барыня».
До склада Колька добрался без приключений, там без вопросов выдали ему полный комплект одежды и новехонькие крепкие ботинки,
– Старые будешь сдавать или как?
– А что, надо?
– Как хочешь.
Колька с сомнением осмотрел обувку: ну да, носы стертые, каблуки сбитые, но вполне еще продержатся. «Как раз Саньке подойдут», – решил он и сказал, что не будет.
Гулять по центру со скарбом и ботинками было не с руки, поэтому Колька отправился в обратный путь сразу. Без приключений добравшись до своей станции, он бодро зашагал по леску в сторону дома, миновал поворот на дачный поселок и внезапно оказался в куче народу. Мелькали белые халаты, кишели погоны, петлицы, несколько знакомых лиц. Вот и Акимов, непривычно мрачный, пошутил, пожимая руку:
– Николай, без тебя никак. Откуда чешешь?
– За обмундированием ездил, – пояснил он, – что тут случилось?
Культурный Палыч свирепо сплюнул, не хуже «комсомольца» на платформе:
– Падла какая-то. Мародеры.
На носилки укладывали вялое, оплывшее тело, в глаза Кольке бросилась пухлая босая пятка, обтянутая знакомым, как бы ветчинным чулком, аккуратно заштопанным в одном месте. Парень, сглотнув, отвернулся. Акимов резко затянулся папиросой, сплюнул снова:
– Фельдшер говорит: сердечный приступ. А какая-то тварь мимо прошла, ну и… обобрали, сволочи. Как куклу. Все вытряхнули, вплоть до печенья. Крошки кругом.
– Кто это, Сергей Палыч?
– Наша, местная, опознали уже. К дочке в центр ехала, с внучкой повидаться, ей же и гостинцев везла. Так, ну нечего тут, иди… хотя постой.
Акимов, быстро оглядевшись, отвел Кольку в сторону, заговорил, понизив голос:
– Слушай… Я ничего, но Тамаре передай, пусть пироги свои и прочие бутерброды с прилавка уберет. Возможно, что ревизия.
– С чего вдруг? – удивился Колька.
– По городу и области трясут общепит, на предмет неучтенки, излишков… – Увидев, что грядут возражения, Акимов поднял палец: – Отставить, времени нет. Я сказал – ты слышал, теперь шагай.
Колька беспрекословно повиновался.
Лишь отойдя на некоторое расстояние, он спохватился: не вернуться ли, не рассказать ли про тех, кого видел с утра на платформе? Но засомневался. Мало ли, обознался, мало ли, кто чулки такие носит. Они, может, много у кого есть. Что он, разбирается? Ну, поговорили женщины, ну и что?
И все-таки на душе было препогано, хорошего настроя как не бывало. Что за жизнь такая несуразная, за один и тот же день столько событий, и никакого равновесия!
Он шел, пиная опавшие листья, постепенно сползая мыслями на другое: «Делать им нечего, нашли кого трясти. Тамару-то! Сама вобла сушеная, соплей перешибешь, вкалывает,
Недоумение было святым и объяснимым: заведующая столовой, Царица Тамара, сама ничего не ела, на работе дневала и ночевала, в условиях жесткого недостатка выделяемых фондов умудрялась откармливать подопечных как на убой. Своими руками лепила пироги из ничего – горсть муки, полстакана масла и все, что под ногами растет, вплоть до крапивы со двора. И продавала это за копейки, на которые, в свой черед, доставала масло – вместо маргарина, сало – вместо лярда, сахар – вместо сахарина, не просто кости, а с мясом, и прочее. Была же при этом тоща до предела, чуть не просвечивала, носила одно и то же ветхое темное платье, одни и те же худые ботинки зимой и летом и напоминала, скорее, не деятеля общепита, а монашку. К тому же одна-одинешенька.
Она и – кража пищепродуктов? Зачем? Дичь какая. Хотя предупредить, конечно, надо…
Тут из-за угла вынесло на него Приходьков, Саньку со Светкой, и Колька воспрянул духом, без церемоний усадил старшего на лавочку и, морщась от его портянок, заставил примерить ботинки.
– Ух ты! – восхитилась Светка, всплеснув руками. – Какой красотец!
– Как раз, – буркнул Санька, притоптывая, – еще и под толстый носок останется. Ну это, спасибо.
И протянул Кольке яблоко, в которое тот немедленно впился зубами. Проголодался за день.
– Носи на здоровье.
– Найденова Мария Васильевна, одна тысяча восемьсот девяносто пятый год рождения, вдова, член партии, проживала по адресу: улица Первого Мая, дом пять, квартира два, заведующая складом, не судима, не состояла и тэ-дэ и тэ-пэ…
Сорокин постучал карандашом, подгоняя:
– Понял-понял. Что в медзаключении?
– Остановка сердца.
– Остановка сердца – всегда единственная причина смерти! Конкретно?
– Рефлекторная остановка сердца. Патологоанатомический диагноз: закрытая тупая травма грудной клетки.
– Не понял. Дай.
Акимов протянул бумагу. Сорокин нацепил очки с одним стеклом, принялся вчитываться, разбирая медицинские каракули, и вскоре брови его поползли вверх:
– Ушиб сердца с последующим травматическим инфарктом… закрытая тупая травма, ушиб сердца, разрыв миокарда и эндокарда?! Так что, значит, признаки насилия имеются?
– В том-то и дело, что нет. – Акимов достал другую справку. – Вот выписка из истории болезни: неделю назад Найденова получила удар бортом грузовой автомашины, контролируя разгрузку.
– Снова не понял. Сбили ее, что ли?
– Нет, не сбили, – терпеливо возразил Сергей, – по собственной глупости попала в слепую зону и была прижата бортом к стене.
– Что ж она не в больнице? – продолжал придираться капитан Сорокин.
– Так она и была доставлена, – пояснил Акимов, показывая выписку, – но поскольку сознания не теряла, состояние легкой тяжести, жалоб нет, не обнаружено ни изменений внутренних органов, ни повреждения костей, то выписана под наблюдение по месту жительства.