Самый скандальный развод
Шрифт:
– Хорошо, что хорошо кончается, – весело заметил Влас, – скоро минуем мост через реку, а там рукой подать.
– Замечательно, – я не могла не поддержать его радости.
– По-моему, впереди что-то похожее на мост. Тебе не кажется? – спросил он, вглядываясь в беспросветную даль. Впереди действительно что-то чернело.
Проселочная дорога осталась позади – мы ехали по отремонтированному участку, Влас разогнался, машина плавно поднялась на мост... Еще несколько секунд и мы летели бы с недоделанного моста, как с трамплина в холодную ноябрьскую воду.
Влас ошарашенно смотрел на меня, а я на те полтора метра моста впереди, что отделяли нас от зияющей бездны.
– В карте не указано, что тут проходят ремонтные работы, – растерянно
– Наверное, поэтому нам не встретилось по дороге ни одной машины, – вслух подумала я.
– Безобразие! – воскликнул он и дал задний ход, а я вспомнила похожую историю, которая произошла с Мисс Бесконечностью во время войны, в эвакуации.
Дело было зимой. Бабушка ехала на телеге совершенно одна, с продовольствием для умственно отсталых детей и горстки коллег, которых вместе с детьми и с молодым специалистом Верой Петровной Сорокиной отправили в эвакуацию.
Едет она, довольная собой, в тулупчик кутается, песни поет (благо никто не слышит, кроме девственной природы и кобылы впереди) и знай лошадь кнутиком погоняет. Вдруг лошадь как заржет, как на дыбы встанет, а молодой специалист, вместо того, чтобы выйти, посмотреть, что это животное взбесилось так, кнутиком продолжает погонять, в тулупчик кутаться и песни орать на все лежащее вокруг белое безмолвие, да еще и подпрыгивать в тележке. Наконец встала она посмотреть, в чем же дело, ведь уже сумерки начали сгущаться. Подошла, глянула, да чуть было с ума не сошла – оказалось, они висели на высоченной скале, над глубочайшей бездной. До сих пор Мисс Бесконечность поражается, стоит только ей вспомнить о том случае, насколько ей попалась умная лошадь и насколько бестолковой оказалась она.
– Власик, я тебя очень прошу, не вляпайся снова в ту ужасную яму! У меня нет никаких сил бегать за еловыми ветками в лес и вытаскивать машину во второй раз.
Влас заверил меня, что в яме мы больше не окажемся. Надо отдать ему должное – он сдержал слово, но, объезжая болото с непонятного свойства жижей, поцарапал о еловые ветки и сучья весь правый бок автомобиля.
В конце концов, «срезав добрых шестьдесят километров», полдвенадцатого ночи мы въехали в деревню Хрячкино, где прожил (если верить данному Оглоблей адресу) от рождения и проработал все свои сознательные годы искусственным осеменителем коров возлюбленный Мисс Бесконечности – Панкрат Захарович (фамилии его я, к великому своему стыду, до сих пор не знаю).
Как следует, конечно, Хрячкино мне рассмотреть не удалось, однако даже в темноте я заметила, что деревня разительно отличалась от Буреломов. Во-первых, она была больше нашей раза в три, во-вторых, дома были разбросаны по холму, пригорку, уходя к чернеющему лесу, а в-третьих, в Хрячкино раздавался лай собак, мычание коров; даже какой-то неподвластный режиму петух кукарекал не в пять утра, а ближе к полуночи.
Мы решили не искать дом № 37, где вместе с Панкратом Захаровичем в данный момент обитала Мисс Бесконечность, а постучать в первый попавшийся дом и спросить, как лучше пройти к зоотехнику, которого в деревне, наверняка, знает каждый.
И тут в голову мою закралась одна неприятная мысль: «А что, если старушка сбежала не к нему, а к кому-нибудь еще? Решила поехать к родственникам и заблудилась по дороге? Шестой день бомжует! Что, если мы зря сюда притащились?»
– Чево-н-то вам надо-сь в такую поздель? – ворота открыла высокая дородная женщина в платке. Влас любезно спросил ее, где проживает зоотехник Панкрат Захарович, на что хрячкинка довольно грубо ответила: – Пошто вам этот бык-то племенной сдалсси?! А-й! В его-то годы старуху из Москвы привезть! Мало чо ли тут своих баб! 37-й дом. Вон по той улице прямо и направо. Он и будет стоять – дом 37, – сказала она и поспешила закрыть ворота.
«Значит, Мисс Бесконечность тут! Значит, не зря мы сюда ехали!» – обрадовалась я, и мы пошли разыскивать в темноте дом зоотехника, оставив поцарапанную машину у въезда в
В доме № 37 горел свет, дверь открыта нараспашку, а до моих ушей донеслись голоса – один явно принадлежал бабушкиному воздыхателю, другой тоже мужской – незнакомый. Мы на цыпочках вошли в сени, и я отчетливо услышала:
– Я на- не для тебя ее на- привез! Не для энтова я на- в Москву ездил! У нас с ней любовь на-, а ты вмешиваешься! Я ей и колеса сделал, как она просила на-, а ты вмешиваешься! – возмущался Панкрат Захарович (он по обыкновению через слово употреблял частицу «на», пропуская слово, состоящее из таких звуков великого и могучего русского языка, которые в этических целях я обозначу как «икс», «игрек», «и» – краткое).
– Тебе чо-то на- коров мало? – возмущенно проговорил незнакомец осипшим (либо от долгого спора, либо от природы) голосом, тоже пропуская нецензурное слово в этических целях.
– Причем на- тут коровы?! А тебе баб мало на-?!
– Городскую хоца, москвичку, – мечтательно произнес новый бабушкин поклонник.
Странно, они говорили о ней так, будто ее не было в доме или она вовсе не имела права голоса. Я не выдержала и вошла внутрь. За столом перед початой бутылкой мутной бражки сидел искусственный осеменитель, напоминающий мартышку с мышиными чертами лица, худой, с длинными, почти до колен руками и пышными, ухоженными бакенбардами, доходившими до середины подбородка. Одет он был в точности, как ходил в Москве – в коричневый пиджак с двумя значками на груди (один овальный «Заслуженный зоотехник», другой круглый «За спасение утопающих»), под которым виднелась блекло-зеленая майка; синие брюки были заправлены в валенки. Только вместо буденновки из газеты на голове его теперь красовалась летняя, лимонного цвета кепка. Напротив, на стуле развалился незнакомец в полосатой пижаме, резиновых сапогах и женском оранжевом берете. Они были настолько увлечены спором, что не обратили на меня ни малейшего внимания.
– Здравствуйте, Панкрат Захарыч, – наконец сказала я.
– Эт-то еще кто на-? – подозрительно взглянув на меня, спросил искусственный осеменитель.
– Я внучка Веры Петровны, Маша. Мы с вами как-то виделись. Где бабушка?
– Бабка твоя на- шлюшка и пьянчужка! Вона вылакала на- полбутылки и грехи замаливать в часовню ушла!
– Что это вы мою бабушку оскорбляете! – вспылила я и тут увидела, что по всей комнате – на печке, на стульях, на кровати разбросаны ее кофты с отрезанными рукавами, платья с изуродованными подолами, носки без резинок... – В какой еще часовне?
Искусственный осеменитель неопределенно махнул рукой, показывая на окно.
– Власик, собери, пожалуйста, все бабушкины вещи, а я за ней схожу.
– Может, вместе сходим? – предложил он, но я отказалась, потому что мне хотелось поскорее покинуть дом старого Ромео.
– Все вещи, которые обстрижены – это ее. Отнеси их, пожалуйста, в машину, – сказала я и пошла разыскивать часовню.
Я взбиралась на холм, в кромешной темноте с трудом различая дорогу, но вскоре глаза мои привыкли, и я увидела вдалеке крест, врезающийся в черное ночное небо. «Вот она – часовня, – решила я, но потом засомневалась. – А вдруг в Хрячкине есть еще и церковь? Что, если я набрела на церковь?» Однако, подойдя ближе, я убедилась, что путь мой был верным – передо мной стояла маленькая деревянная часовенка, сквозь щели которой пробивался мягкий свет. И тут я пожалела, что пошла одна – мне вдруг стало страшно. «Внутри кто-то есть», – мелькнуло в голове – в этот момент я не допускала мысли о том, что там может находиться Мисс Бесконечность.