Самый темный вечер в году
Шрифт:
На ней только черные трусики и бриллиантовое ожерелье, подаренное ей Харроу. Она в теле, но гибкая, с загорелой на солнце кожей и самоуверенностью кошки. С пятнами тени и бликами солнца на теле она напоминает ему леопарда на отдыхе, только что отобедавшего добычей и всем довольного.
Рядом с ней на одеяле стоит черная лакированная шкатулка, выложенная внутри красным бархатом. В ней разнообразные ножницы, щипцы, пилки и другие инструменты, необходимые для ухода за ногтями.
Хотя она никогда не ходит к маникюрше, ногти у нее в идеальном состоянии, пусть длина их чуть короче, чем принято в эти дни. Ногтями она может заниматься часами.
Страх перед скукой заставляет Лунную девушку уходить в себя. Для нее другие люди — плоские, словные актеры на экране телевизора, она не способна представить себе, что они такие же трехмерные, как и она. Окружающий ее мир сер и пуст, зато внутренний — богат.
Харроу садится на траву, в нескольких футах от ее одеяла, потому что в такие моменты она не поощряет близости. Пьет кофе, наблюдает, как Лунная девушка красит ногти, задается вопросом: а какие мысли роятся в ее голове, когда она этим занимается?
Его бы не удивило, если б он узнал, что никаких сознательных мыслей в голове у Лунной девушки сейчас нет и она пребывает в трансе.
Пытаясь понять ее, он узнал о состоянии, именуемом автоматизмом. Так называют состояние, когда поведение не контролируется разумом, и, возможно (возможно, и нет), Лунная девушка в нем и находится.
Обычно автоматизм длится минуты. Но всегда есть исключения из правил, а Лунная девушка — сама по себе такое исключение.
Пребывая в состоянии автоматизма, она может часами заниматься своими ногтями, не отдавая себе отчета в том, что делает. Потом и не вспоминает о том, что подрезала, подтачивала, полировала ногти.
Он хотел бы посмотреть, как в таком состоянии она совершает убийство. Наверное, захватило бы дух: холодная красота, пустые глаза, бесстрастное лицо, пронзающий тело нож.
Он сомневается, что она убила кого-то в состоянии автоматизма и когда-нибудь убьет, потому что убийство, особенно гибель людей в огне, едва ли не то немногое, чем может помочь ей окружающий мир в борьбе со скукой. Ей нет необходимости убивать в трансе, потому что она может убивать в полном сознании. Получая от этого удовлетворение и не испытывая угрызений совести.
Частенько она занимается собой, и не только ногтями, большую часть дня. Для себя она — целый мир, и ее тело — лучшая защита от скуки.
Иногда всю вторую половину дня она моет золотые волосы шампунями, бальзамами-ополаскивателями на натуральной основе, сушит на солнце, медленно расчесывая, делает себя массаж шеи и кожи головы.
По характеру непоседа, Харроу тем не менее может часами наблюдать, как занимается она собой. Его успокаивает ее совершенная красота, безграничное спокойствие, абсолютная погруженность в себя, она вселяет в него чувство надежды, хотя он еще не может определить, на что именно он надеется.
Обычно Лунная девушка занимается собой в молчании, и Харроу не уверен, известно ли ей о его присутствии. На этот раз, через какое-то время, она спрашивает:
— Он дал о себе знать?
— Нет.
— Я устала от этого места.
— Надолго мы не задержимся.
— Лучше бы ему позвонить побыстрее.
— Он позвонит.
— Я устала от этого шума.
— Какого шума? — спрашивает он.
— Море бьется о берег.
— Большинству людей этот шум нравится.
— Он заставляет меня думать.
— Думать о чем? — спрашивает он.
— Обо всем.
Он не комментирует.
— Я не хочу думать.
— О чем? — уточняет он.
— Ни о чем.
— Когда все будет сделано, мы переберемся в пустыню.
— Скорее бы все закончилось.
— Солнце и песок, никакого прибоя.
Плавными движениями кисточки она красит ноготь пурпурным лаком.
По мере того как земля уходит от солнца, пушистая тень сосны простирает свои крылья к дому.
За травяным овалом, под гранитными утесами, волны бьют о берег.
На западе синее море выглядит холодным, суровым. Оно преобразует золотые лучи солнца в стальные чешуйки, которые надвигаются на них, как гусеницы боевой машины.
— Мне приснился сон, — говорит она после короткой паузы.
Он молчит.
— О собаке.
— Какой собаке?
— Золотистом ретривере.
— И что с того?
— Мне не понравились ее глаза.
— А что с ними такое?
Она не отвечает, выдерживает долгую паузу.
— Если увидишь ее, убей.
— Кого… собаку?
— Да.
— Ты же видела ее во сне.
— Она существует и в реальной жизни.
— Это не опасная порода.
— Собака, о которой я говорю, опасна.
— Пусть будет по-твоему.
— Убей, как только увидишь.
— Хорошо.
— Убей наверняка.
— Хорошо.
— Убей жестоко.
Глава 23
Легкий ветерок покачивает траву на лугу, поднимающемся к вершине холма, с которой тянутся вниз тени дубов.
Сладкий запах травы, теплый воздух, великолепие дубов… Эми кажется, что рай можно найти и до ухода из этого мира.
«Золотое сердце» получило эти двенадцать акров по завещанию Джулии Пападакис, у которой после спасения жили многие золотистые ретриверы, прежде чем для них находили постоянный дом.
Единственная родственница Джулии, племянница Линни, которой отошли тридцать шесть миллионов, осталась недовольна и оспорила завещание, желая заполучить этот достаточно дорогой участок земли. Линни могла потратить на адвокатов миллионы, Эми приходилось оставаться в рамках жесткого бюджета.
В настоящее время, после одиннадцати лет деятельности организации, офисом «Золотого сердца» по-прежнему оставался кабинет в доме Эми, и содержать спасенных собак они могли только у добровольцев. Когда собак оказывалось слишком много, Эми размещала их в псарнях больниц для животных, которые делали ей скидку.