Самый яркий свет
Шрифт:
— Алешенька! Родной мой! Как же я теперь без Ванечки моего! Сашка! Из-за тебя его подстрелили!
И Варвара заплакала винными слезами. Таня кинулась к ней с утешениями, и уже через секунду рыдали обе.
— Дела, — пробормотал Тимофей.
— Заберу я ее, — тихо сказал граф. — Не обижайтесь на ее слова, Александра Платоновна. С горя и винного духа и не такое скажешь.
— Полно-те, Алексей Андреевич.
Аракчеев осторожно высвободил Варвару из рук моей горничной и повел к выходу. У дверей та вдруг стала вырываться и просить у меня
Ну да, Борис у нее негодный, но вот папеньку его Варвара всегда уважала ведь, и через Аракчеева помогала его гешефтам.
Впрочем, это уже точно не мое дело. В гостиной обнаружились две пустые бутылки из-под шампанского и одна начатая, причем такая, какой у меня и не было.
— Варуха принесла, — пояснила Таня заплетающимся языком.
При этом на столе бокал был только один, а служанка не решилась пить из барской посуды, поэтому наливала вино в стакан! Я плеснула немного себе, но девке пить уже запретила, и так уже на ногах еле стоит. К хмельному она совсем непривычная, поэтому алкоголь с пузырьками ударил в голову сильно.
— Асланушка! — уже совсем невнятно протянула Танька и повисла на черкесе.
Тимка и Андрей одномоментно притворно вздохнули, а Аслан ослепительно улыбнулся. Я попросила его увести горничную в ее каморку, ибо толку от нее сейчас никакого.
— Будете? — я показала на бутылку, но охранники отказались.
Андрей пошел готовить кофий, Тимофей устало опустился на стул. Его явно начала снедать печаль о погибшем друге, но я не знала, как можно утешить в такой ситуации. Тимке бы поспать, а он просто сидел и молчал. Я подошла к нему и трижды расцеловала в щеки, а затем тихо расплакалась.
— Ну что Вы, сударыня, не надо, а то и я сейчас разревусь.
— Плачьте, Тимофей, нет стыдного в том, чтобы о товарище слезу уронить.
— Все там будем, Александра Платоновна.
Вернулся Аслан, он похлопал Тимку по плечу, но ничего говорить не стал.
— Не остались с девушкой? — утирая слезу спросила я с улыбкой.
— Нет чести взять хмельную, — сверкнул он зубами в ответ. — Когда трезвой станет, сожалений будет море.
— О, по Вашему поводу жалеть точно не станет!
Андрей принес кофе на подносе, но мне пить запретил, пока я не умоюсь и не приведу себя в порядок. Пришлось идти в уборную и там при нескольких свечах в зеркале предстала Плачущая Дева собственной персоной.
О да! Видок у меня был тот еще, не удивительно, что целый полк на колени рухнул. Размазанная по лицу пороховая гарь, черные тени вокруг глаз, с одной стороны та самая дорожка от слезы, а на противоположной скуле след от пролетевшей в волоске от кожи пули. И ведь чуть правее… и опять — никаких эмоций.
Наспех сполоснувшись, вернулась к остальным, но по пути зашла в спальню, где хранились уже накрученные патроны, а также принадлежности к револьверу. И так за кофием
В этом споре сон догнал меня, и я чуть не прикорнула прямо за столом. Кажется, Андрей отнес меня в спальню, помог раздеться и уложил в постель.
Утро выдалось хмурым.
Но не для меня, а для Таньки. Горничная страдала головной болью, тошнотой и общим разочарованием в жизни. Она попыталась приготовить завтрак, но была остановлена Андреем, ночевавшим у нас, за стряпню принялся он, велев девке хорошенько умыться и бодрить себя кофием. Таня смотрела на меня глазами побитой собаки, словно умоляла не браниться на нее сильно, но я и не собиралась. Будь вчера в ночи сил поболее, сама бы сейчас маялась головой, но перенапряжение сказалось, и хватило одного бокала, чтобы уснуть мертвецким сном.
Однако помочь мне одеться горничной пришлось, ведь облачиться в подобающий барышне наряд самостоятельно — да легче шубу в панталоны заправить! Рубаха, нижние юбки, чулки, шмизетка[3], платье, спенсер[4] — попробуй надень еще, застегнув все крючки и пуговицы, завязав все тесемки. И — славься Мани! — тонет в страшном прошлом тугой корсет! Нет, и в моем гардеробе они есть, но уже легкие, подчеркивающие талию и поднимающие грудь, но не на каждый день и не на любой случай.
Сопровождать сегодня меня вызвались Аслан с Андреем, Тимофей отправился в свой Отдел, ведь надо было найти замену несчастному Дыне. Его еще не предали земле, но — служба, она ждать не будет. Тимка пошушукался с товарищами, кивнул и ушел. А нас внизу у экипажа встретил Макаров.
— Александра Платоновна, утро доброе.
— И Вам, Александр Семенович.
— Задали Вы вчера, конечно. Вот ночь не спал, пришлось побегать после всей этой кутерьмы. И ведь попусту во многом, не дает Аракчеев Пестелей допрашивать. Говорит, при Императоре только дозволено говорить с ними. Но я сейчас с добрыми вестями. Едем к Спиридонову.
На душе моей стало радостно, все же не верила я в вину друга отца и переживала за него. Желание увидеть Николая Порфирьевича было нестерпимым, удивило только то, что тронулись не к Неве, не к Петровскому мосту, а в другую сторону.
— Выпустили его, сразу на службу отвезли. Даже умыться не дали, — хмыкнул Макаров.
Но в Управе пристава не оказалось, и начальнику Особого отдела пришлось даже повысить голос на старшего полицмейстера, который и выдал страшную тайну — господин Спиридонов по прибытии в присутственное место быстро собрался и уехал. Куда уехал?
— Не могу зна… Ваше Благородие, в «Малинник» он отправился. Но умоляю-с, не наказывайте строго, и так наш Николай Порфирьевич по злому намету натерпелся!