Сан-Антонио в гостях у МАКов
Шрифт:
Мне нечего возразить.
Я думаю, что, несмотря на слишком живописное обслуживание за столом, инспектор Берюрье блестяще выполнил свой профессиональный долг.
— А теперь слушай, — решаю я, — сейчас ты отправишься дрыхнуть, потому что ко мне должны прийти.
— Мышка-блондинка?
— Попал в десятку. Освобождай площадку.
Он вздыхает:
— Я тоскую по трактирщице, Сан-А. Мамаша Толстокостка понимала толк в настоящих мужчинах. Благодаря ее худобе я отдыхал душой и телом, ведь Берта тяжеловата для маневров! А теперь мне кажется, что все это было во сне и я трахнул напольные
Он извлекает из кармана куртки еще одну бутылку Мак Херрел.
— Ладно, я найду, чем заняться, — говорит он. — Конечно, это не москаде, но этот сироп согревает душу. Чао, удачи в любви.
Он награждает меня дружеским хлопком, от которого развалился бы Транкарвильский мост.
Я остаюсь один совсем ненадолго. Спустя пять минут в мою дверь потихоньку скребутся. Открываю и вижу перед собой Синтию в наряде беби долл от которого перехватило бы дыхание и у пылесоса. Прошу прощения! Это шикарная штучка. Будь вы покупатель, вы бы приняли ее с закрытыми глазами, распростертыми объятиями и без гарантийного талона. Когда она едет ночным поездом, британским железнодорожникам не следует цеплять хвостовой вагон.
— Брр, ледяные коридоры, — бросает она, подбегая к моей постели.
Она ныряет в нее, как рыба в воду, смотря на меня; ее забавляет мой ошеломленный вид.
— Что это с вами, Тони?
Что это со мной! Со мной то же, что несут знаменосцы во время военных парадов, только немножко выше.
Мы не разговариваем. Нам нечего сказать друг другу. Немое кино более выразительно.
Не знаю, может, виной тому климат, но эта страна вдохновляет меня на распутство.
Я уже кручу четвертую ленту, как вдруг Синтия тихо вскрикивает. Я прерываю сеанс для того, чтобы оглянуться, что не так просто, когда исполняешь деликатные функции киномеханика. И что я вижу, догадайтесь? Вы тысячу раз правы. Привидение!
Вы прочитали правильно, да, я написал: привидение!
На нем белый саван, и оно медленно плывет по комнате. Там, где должна быть голова, — зеленоватое свечение. Оно бесшумно направляется к нашей кровати походкой канатоходца. Синтия закричала бы от ужаса, если бы я не успел закрыть ей рот ладонью. Без паники!
Я обожаю все сверхъестественное: оно украшает жизнь, но я не люблю, когда меня отвлекают.
Призрак продолжает приближаться и вдруг спотыкается о стул. Зеленоватый огонек вздрагивает и падает на пол, а призрак начинает выражаться:
— Ох! Б... переб... я сломал себе палец.
Я включаю свет. Перед нами пьяный в стельку Берю пытается выпутаться из своей простыни. У его натруженных ног валяется маленький электрический фонарик с зеленой и красной лампочками, который он до этого сжимал в своих (я чуть было не сказал зубах) губах.
Разъяренный, я прыгаю из постели в великолепном накрахмаленном костюме Адама и хватаю его за ворот савана.
— Хамло! Бездарная пародия! Кретин! Обормот! Придурок! Осадок! Помойка! Рухлядь! Жертва подсознания! Дебил! Бычара! Злыдень! Мокрота! Мразь! Замухрышка! Сучий потрох! Отрыжка! Стыд природы! Воплощение низости! — декламирую я, оставляя про себя наиболее подходящие для этого дегенеративного существа термины.
Он хнычет:
— А что я такого сделал! И пошутить уже нельзя! Это же французский юмор!
Решительным пинком под зад я вышвыриваю его из комнаты. Он возвращается в свои апартаменты, бормоча извинения и причитая.
— У вас потрясающий слуга! — жеманно замечает Синтия.
Я достаю свой аварийный вязальный крючок и начинаю плести ей экспресс-басню. Берю — мой старый боевой друг. Он спас мне жизнь, и я взял его к себе на службу. Это человек артистической натуры... Смекаете? К сожалению, он пьет. Я много раз пытался уволить его, но его отчаяние так велико, что... Короче, мы возобновляем наш сеанс.
Я кручу пятую ленту, в которой донской казак сажает свою жену на круп коня и в разгар битвы делает казачонка.
Синтия находит это великолепным. Она кричит «бис», и я перезаряжаю пленку для повторного показа. И как раз в этот момент я слышу за спиной какой-то шорох. Я незаметно нащупываю выключатель и нажимаю кнопку: ноль, отключили электричество.
— Что такое? — шепчет моя очаровательная партнерша. — Снова он?
— Да.
Я вскакиваю с постели. Комната пуста. Может быть, на этот раз был настоящий призрак? Я врываюсь в лежбище Берюрье. Он храпит, как подвесной мотор глиссера. Я трясу его, он недовольно квакает и приоткрывает свои лягушачьи веки.
— Ну чего тебе? — мямлит Опухоль.
— Одного раза недостаточно, что ли?
— Ты что, спятил? Я даже не шевельнулся.
Я возвращаюсь в комнату. В ней щедро горит свет; таинственная рука наладила освещение.
— Вы, наверное, ошиблись, — говорит милая Синтия.
Ее золотистые волосы образуют вокруг головы сияющий ореол.
— Наверное, — соглашаюсь я.
— Будет лучше, если я вернусь в свою комнату, — неожиданно взволнованно говорит она. — Если тетушка Дафни узнает, что...
Она награждает меня славным засосом и исчезает.
После ее ухода я растерянно оглядываюсь. Я не устаю себе повторять: н-да, занятное дельце! Здесь как будто побывал сам Мефистофель!
что-то меня настораживает. Не могу понять что. И, наконец, да, я понимаю. Мой пиджак, который я аккуратно повесил на спинку стула, лежит на полу. Я поднимаю его, ощупываю... Тысяча проклятий! Исчезло мое удостоверение, а также револьвер, найденный в сумочке Синтии, который я носил с собой.
На этот раз я архипогорел. Настолько, что рядом со мной Жанна д'Арк показалась бы вам несгораемой.
Я смотрю на часы (А на что, по-вашему, я должен смотреть? (авт.)): час десять.
Если не толочь воду в ступе, у нас в запасе еще ночь. Я напяливаю вместо своего костюма цвета морской волны пиджак серо—стенного оттенка и, заложив дверь спинкой стула, подхожу к окну. Газон в шести метрах подо мной.
Спрыгнуть вниз я могу, а вот влезть обратно — черта с два! Баста, придется коротать ночь на улице. Я влезаю на подоконник (какие подробности) и — вжжж — отправляюсь в полет. Посадка проходит благополучно. Прижимаясь к стене (не волнуйтесь, у меня есть хорошее чистящее средство), я с тыла подбираюсь к стоянке машин. Оужалинс Кастл погружен во мрак. Я толкаю свой бентли до начала спуска, запрыгиваю внутрь и качусь по инерции метров пятьсот, прежде чем завести мотор.