Санаторий
Шрифт:
– Другой дороги все равно нет, иным путем до отеля не добраться, – сообщает водитель, поглядывая на них в зеркало заднего вида. – Некоторых это удерживает от посещения.
– Серьезно?
Уилл кладет руку ей на колено, крепко сжимает и снова натужно смеется.
Водитель кивает.
– Об этом пишут на форумах в интернете. Подростки выкладывают видео на YouTube, как они едут по серпантину и визжат на каждом повороте. Снимают так, что выглядит еще страшнее. Они высовывают телефон в окно и показывают обрыв… – Он умолкает и всматривается в дорогу впереди. –
Элин поднимает голову, и сердце у нее уходит в пятки. Дорога сужается, и теперь микроавтобус едва помещается на ней. Серебристо-серый, плохо освещенный асфальт местами поблескивает льдом. Элин заставляет себя смотреть вперед, в сторону горизонта, где высятся зазубренные, покрытые снегом вершины.
Все заканчивается всего за несколько минут. Дорога расширяется, и хватка Уилла на ее ноге ослабевает. Он возится с телефоном и фотографирует виды из окна, сосредоточенно нахмурившись.
Элин улыбается, тронутая его основательностью. Он так ждал этого момента – горных видов, первого появления отеля. Элин не сомневается, что позже он будет любоваться этими фотографиями на своем ноутбуке. Критиковать их. Снова и снова корректировать. Делиться ими с друзьями-художниками.
– Давно вы работаете в отеле? – спрашивает водителя Уилл, снова поворачиваясь к ним.
– Всего около года.
– Вам нравится?
– В этом здании и его истории есть нечто такое, что западает в самую душу.
– Я читала об этом в интернете, – шепчет Элин. – Даже не верится, что столько пациентов…
– Я предпочитаю об этом не думать, – обрывает ее водитель. – Копаясь в прошлом, тем более в прошлом этого места, можно свихнуться. Если начнете вдаваться в подробности того, что было…
Он пожимает плечами.
Элин достает бутылку с водой. В голове эхом отдаются его слова: западает в самую душу.
Уже запал, думает она, вспоминая буклет и фотографии из интернета.
«Вершина».
Осталось всего несколько километров.
3
Сунув мобильный в карман, Адель Бург заталкивает пылесос в триста первый номер.
Хотя он не называется триста первым. Для этого «Вершина» слишком… самокритична.
Владельцы отказались почти от всех альпийских клише: никакого искусственного меха в духе швейцарских шале, никакого «традиционного» меню. Даже от номеров на дверях избавились!
Вместо этого номер, как и остальные, назван в честь пика горной гряды, на которую выходят окна.
«Белла Тола».
Адель как раз смотрит на гору через широкое окно. Зазубренная вершина пронзает небо. Запоминающийся вид. Одно из ее последних восхождений, прежде чем Адель забеременела Габриэлем. В августе 2015 года.
Она помнит все: солнце, безоблачное небо. Солнцезащитные очки в яркой оправе. Как врезалось в бедра альпинистское снаряжение. Прохладный серый камень под пальцами. И высоко над головой – загорелые ноги Эстель, согнутые в немыслимой позиции.
Ее сын Габриэль, теперь уже трехлетний, родился в следующем июне в результате краткого
Адель безмерно любит сына, но иногда пытается вспомнить, кем была прежде. Мир ее прошлого ныне разобран на детали и собран заново, став чем-то совершенно иным.
Ответственность. Тревоги. Последние напоминания об оплате, копящиеся в стопке на столе. Нынешняя работа, ежедневная рутина: сменить простыни, протереть поверхности, засосать пылесосом мусор чужой жизни.
Адель тяжело вздыхает и нагибается, чтобы воткнуть пылесос в розетку. Выпрямившись, она оглядывается. Много времени это не займет, решает она, оценивая ущерб.
Адель нравится эта часть работы, когда она рассчитывает необходимое время и усилия. Это искусство – часть процесса, необходимая, чтобы занять мозг.
Взгляд скользит по минималистичной обстановке: кровать, низкие кресла, абстрактные завитки картины на стене слева, шерстяной плед приглушенных тонов.
Не так уж плохо.
Эти люди были аккуратны. И осторожны. Кровать едва смята, уложенные в ногах пледы нетронуты.
Единственный бросающийся в глаза беспорядок – полупустые чашки на ночных столиках и черная куртка на кресле в углу. Адель изучает вышитую эмблему на рукаве. Moncler. Стоит не меньше трех тысяч франков.
Адель всегда считала, что подобная небрежность – вот так забыть куртку на кресле – приходит с богатством. И с комнатами так же. Большинство постояльцев как будто и не замечают утонченных деталей, которые создают роскошный интерьер: безупречную мебель, мрамор в ванных комнатах, стеганые ковры ручной работы.
Ей всегда приходится иметь дело с результатом чьей-то беспечности – пятнами на простынях, прилипшей к ковру едой. Адель вспоминает сморщенный и скользкий презерватив, который выудила из унитаза на прошлой неделе.
Мысль об этом царапает и саднит. Адель отбрасывает ее и сует в уши наушники. Во время работы она всегда слушает музыку и синхронизирует задачу с ритмом.
Ее любимый стиль – олдскульный рок, хеви-метал. Guns N’Roses, Slash, Metallica.
Она уже готова включить музыку, но останавливается, замечая перемену за окном – небо потемнело, стало однородного и грозного свинцово-серого цвета, что обычно предшествует сильному снегопаду. Снег уже идет, собираясь в сугробики на вывеске отеля и на припаркованных перед ним машинах.
В грудь впиваются крохотные иголки беспокойства. Если снегопад усилится, будет трудно добраться домой. В другой вечер это не имело бы значения – в детском саду гибкое расписание, – но сегодня Габриэля на неделю забирает отец.
Адель нужно быть дома, чтобы попрощаться, хотя слова прощания всегда застревают в горле под бесстрастным взглядом Стефана, который уже держит за руку Габриэля.
Каждый раз, когда Габриэль уезжает, ее охватывает темный, иррациональный страх, что он может не вернуться или не захочет возвращаться, что он выберет Стефана.