Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761
Шрифт:
Памяти Линдси Хьюз (1949–2007)
БЛАГОДАРНОСТИ
Эту книгу было бы попросту невозможно написать без содействия множества людей и академических учреждений. Исследовательский совет гуманитарных наук финансировал первоначальную стадию моей работы над этим проектом, а Департамент всемирной истории Лондонской школы экономики любезно предоставлял средства на последующие исследовательские командировки. Осуществить этот проект я не смог бы без помощи сотрудников различных российских архивов и библиотек. Назову эти учреждения: Российский государственный архив древних актов, Российский государственный исторический архив, Российский государственный военно-исторический архив, Санкт-Петербургский институт истории Российской Академии наук, Российская национальная библиотека, Российская государственная библиотека, Государственная публичная историческая библиотека, Санкт-Петербургская государственная театральная библиотека. В Великобритании я признателен за помощь сотрудникам библиотеки Школы славянских и восточноевропейских исследований, Британской библиотеки и Национального архива в Кью.
Большинство аспирантов считают себя счастливчиками, имея одного хорошего руководителя, а мне повезло работать с двумя. Роджер Бартлетт был главной движущей силой в течение первых двух лет моего исследования и с тех пор оказывал мне неизменную поддержку. Затем ответственность за меня взяла на себя Линдси Хьюз и добилась – в свойственной ей ободряющей и практической манере – успешного завершения моей диссертации в 2005 г. После ее безвременной кончины в 2007 г. я могу лишь надеяться хотя бы в малой мере воздать долг благодарности за все, чему она меня научила, посвятив эту книгу ее памяти. Я скорблю о ее уходе.
Я в долгу благодарности также перед многими очень занятыми людьми, которые не пожалели драгоценного времени, чтобы частично или полностью прочитать мою работу и поделиться замечаниями. Мне
ВВЕДЕНИЕ
На протяжении трех столетий, со времени своего основания в 1703 г., Санкт-Петербург не перестает завораживать, и с первого же взгляда нетрудно понять почему. Этот сравнительно молодой город, основанный только в начале XVIII в., стремительно вырос и превратился в прославленную столицу одной из великих держав Европы, и некоторые особенности этого процесса помогают объяснить непреходящую привлекательность Санкт-Петербурга. Его часто называют российским «окном в Европу» – эти слова Франческо Альгаротти, побывавшего здесь в 1730-х гг., четко обрисовывают положение города в географическом и культурном отношении 1 . Мифы, связанные с созданием и развитием города, по сей день привлекают большой интерес 2 . Один популярный пример – это миф о его основании, который встречается во многих литературных произведениях о Петербурге; Петр в нем предстает созидателем нового города в дикой пустыне. Однако в этой картине не учитываются два обстоятельства: то, что в мае 1703 г. Петра, возможно, не было при этом судьбоносном событии, и то, что на предполагаемом пустынном месте основания Петербурга находилась шведская крепость Ниеншанц, а также еще ряд мелких поселений, в первую очередь городок Ниен 3 . Этот топос основания Петербурга исходит от череды авторов XVIII века, начиная с петровского времени воспевавших свершения основателя города. Затем миф получил широкое хождение благодаря тому, что А.С. Пушкин включил его в знаменитую поэму «Медный всадник» 4 .
1
Algarotti F. Letters from Count Algarotti to Lord Hervey and the Marquis Scipio Maffei. London, 1796. Vol. 1. P. 70.
2
См., например: Синдаловский Н.А. Легенды и мифы Санкт-Петербурга. СПб., 1994.
3
О присутствии Петра см.: Шарымов А.М. Предыстория Санкт-Петербурга. 1703 год. Книга исследований. СПб., 2004. С. 520–541; в более общем плане см.: Кепсу С. Петербург до Петербурга: История устья Невы до основания города Петра. СПб., 2000.
4
Пумпянский Л.В. Медный всадник и поэтическая традиция XVIII века. Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. 1939. Вып. 4–5. С. 94–100.
И хотя эти образы Петербурга полны поэтического вымысла и мифов, они существенно влияли на восприятие города. В его характерной архитектуре отразились различные европейские стили; благодаря своему расположению на берегу Балтики он играл важную коммерческую и дипломатическую роль в связях России с Северной и Западной Европой. Эти контакты оказывали сущностное воздействие на Петербург в первые десятилетия после его основания. Кроме того, в XVII в. только Москва могла сравниться размерами и населенностью с другими европейскими городами, а российское общество в целом оставалось преимущественно сельским до конца XIX в. Хотя Санкт-Петербург и не был создан на пустом месте, но строительство нового города такого масштаба стало крупнейшим проектом, а потому и символом большой важности. По моему мнению, именно первая половина XVIII в. задала тон всему дальнейшему развитию Петербурга как ведущего европейского столичного города. Прежде чем познакомить читателя с общими направлениями настоящей работы, я хочу коснуться двух вопросов, которые встретились мне на начальном этапе исследования, а впоследствии помогли вписать эту книгу в научный контекст. Вопросы эти связаны с выбором периода исследования – первой половины XVIII в., а также его предмета – культурной жизни Санкт-Петербурга.
Значение Петра I, или Великого, и его царствования для России издавна служит темой дискуссий. Как в народном восприятии, так и в академической науке он по-прежнему остается в центре внимания. Живой характер и странности Петра ярко описаны в популярных сочинениях о его царствовании 5 . Научный же анализ упорно посвящали результатам петровских реформ, давая позитивные или негативные оценки их последствий для дальнейшего развития России 6 . В советское время исследователи обсуждали, главным образом, роль Петра в преобразовании России, причем культура в этом процессе считалась менее важной, чем военное дело или экономика 7 . Если в нескольких важных работах, особенно в конце советского периода, исследовалась цена этих «революционных» реформ – например принудительное и контролирующее начало петровской системы, – то фундаментальная парадигма исследований не изменилась сколько-нибудь существенно в сравнении с концом имперского периода (до 1917 г.) 8 . Однако за последние два десятилетия вышел целый ряд работ о петровской эпохе, которые, воздавая должное трудам предшественников, демонстрируют достоинства иного подхода к этому периоду. В частности в этих работах анализируются ранее недостаточно изученные его аспекты – влиятельные политические сети, сложные формы культурного самовыражения власти при петровском дворе и т.д. 9 Другие недавние исследования позволяют лучше представить себе характер данного периода в контексте важных событий предшествующего XVII столетия и влияния иностранных образцов 10 .
5
Популярный пример современной книги такого рода: Massie R. Peter the Great: His Life and World. New York, 1981. (Она-то впервые и познакомила меня с русским царем и его временем).
6
Неудивительно, что Петр занимал важное место в споре между славянофилами и западниками в XIX в.: Riasanovsky N. Russian Identities: a Historical Survey. Oxford, 2005. P. 151–160.
7
Обзор советского периода изучения Петра см.: Riasanovsky N. The Image of Peter the Great in Russian History and Thought. Oxford, 1985. P. 234–302.
8
Cracraft J. The Petrine Revolution in Russian Culture. Cambridge, MA, 2004. P. 1–12. Такой критической работой о петровских реформах является книга: Anisimov E.V. The Reforms of Peter the Great: Progress through Coercion in Russia / Transl. J. Alexander. Armonk, NY, 1993 (см. на русском: Анисимов Е.В. Время петровских реформ. СПб., 1989).
9
Два образца таких исследований представляют собой работы: Hughes L. Russia in the Age of Peter the Great. New Haven, CT, 1998; Bushkovitch P. Peter the Great: The Struggle for Power, 1671–1725. Cambridge, 2001.
10
См., например: Kotilaine J., Poe M. (eds.). Modernizing Muscovy: Reform and Social Change // Seventeenth-Century Russia. London, 2005.
Еще один аспект дискуссии о значении Петра I выдвигает на передний план десятилетия между его смертью в 1725 г. и восшествием на престол Екатерины II в 1762 г. Это время между двумя «великими» царствованиями в России XVIII в. часто недооценивали из-за представления (как научного, так и общераспространенного) о слабости и неустойчивости тогдашних властителей, которых один историк незабываемо описал как «невежественных распутных женщин, полоумных германских принцев и малых детей» 11 . Эта точка зрения оказалась и широко распространенной, и живучей, так что десятилетия середины XVIII в. остались сравнительно малоизученными. Но все-таки в историографии существует ряд работ об этом времени, с попытками оправдать или хотя бы лучше понять этих правителей 12 . Недавно возникла общая тенденция заново обратиться к исследованию эпохи дворцовых переворотов с применением внушительного комплекса архивных и опубликованных материалов, чтобы проанализировать и опровергнуть некоторые мифы, такие как проблема стагнации или влияние фаворитов 13 . Если в ревизионистских исследованиях петровской России подчеркивается необходимость изучения масштаба и характера петровских преобразований в более широком контексте, то значение послепетровского периода выявляется при изучении последствий этих реформ, так как их эффективность и устойчивость уже можно оценивать должным образом. Учитывая размах преобразований, которым Россия подверглась в эту эпоху, и не в последнюю очередь – то бремя, которым они обернулись для населения, неудивительно, что один ведущий историк говорит о необходимости «передышки» в послепетровский период, т.е. времени, когда многочисленные реформы могли прочнее укорениться и лучше приспособиться к обстановке 14 .
11
Florinsky M. Russia: A History and an Interpretation. London, 1953. Vol. 1. P. 432.
12
Примеры таких работ, сохраняющих ценность, см.: Lipski A. A Re-Examination of the „Dark Era“ of Anna Ioannovna // American Slavic and East European Review. Vol. 15 (1956). P. 477–488; Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII века: борьба за наследие Петра. М., 1986 (в англ. пер.: Anisimov E.V. Empress Elisabeth: Her Reign and Her Russia, 1741–1761 / Transl. J. Alexander. Gulf Breeze, FL, 1995).
13
См., в частности: Курукин И.В. Эпоха «дворцовых бурь»: очерки политической истории послепетровской России. 1725–1762 гг. Рязань, 2003.
14
Kamenskii A.B. The Russian Empire in the Eighteenth Century: Searching for a Place in the World / Ed. and transl. D. Griffiths. Armonk, NY, 1997. P. 128–129 (см. на русском: Каменский А.Б. Российская империя в XVIII в.: традиции и модернизация. М., 1999).
Петербург как раз и был одним из преобразований, введенных Петром и нуждавшихся в таком периоде адаптации, пусть впоследствии он и стал самым зримым и долговечным из всех петровских начинаний. Желание Петра основать новый город зародилось в 1690-х гг., но сам Петербург – это явный пример нововведения, не имевшего никаких корней в допетровской эпохе. Кроме того, местоположение города и предназначенные ему функции, несомненно, отражают стремление Петра к прямому контакту с остальной Европой – в военном, коммерческом, культурном отношении 15 . Поэтому возникает соблазн видеть в Петербурге физическое воплощение широкомасштабных целей царя-реформатора. И хотя реальность, разумеется, сложнее, чем предполагает этот общий подход, мысль Дж. Крэйкрафта о том, что город был заложен и строился в рамках замысла создать новый образ России внутри страны и за границей, кажется поразительной и, на мой взгляд, убедительной 16 . Петербург с первых десятилетий своего существования стал предметом обширной и разнообразной литературы, причем как местным жителям, так и авторам извне хотелось побольше узнать о его истории и характерных чертах, особенно с приближением одного из юбилеев, как было в 1903 и 2003 гг. 17 Современные истории города обыкновенно повествуют о развитии Петербурга с начала имперской эпохи до советского периода и далее, рассматривая его при этом в качестве тигля политических, социальных и культурных перемен в России 18 .
15
Jones R. Why St. Petersburg? // Hughes L. (ed.). Peter the Great and the West: New Perspectives. Basingstoke, 2001. P. 189–205.
16
Cracraft J. The Revolution of Peter the Great. Cambridge, MA, 2003. P. 135–156.
17
Об увлечении русских изучением Петербурга см.: Johnson E.D. How St. Petersburg Learned to Study Itself: the Russian Idea of Kraevedenie. University Park, PA, 2006.
18
См., например: Lincoln W.B. Sunlight at Midnight: St. Petersburg and the Rise of Modern Russia. Oxford, 2001.
Петербург стал важной темой для череды поколений русских писателей, и вопрос о том, что же он представляет собой, рассматривался в ряде работ, посвященных его отображению в литературе. В этих работах анализируется риторическое и символическое отображение города, так часто предстающее в его описаниях 19 . Для избранного мною периода начала XVIII в. признанной отправной точкой остается фундаментальный труд П.Н. Петрова по истории Санкт-Петербурга до 1782 г., содержащий не только богатейшую информацию, но и критический взгляд на некоторые городские мифы 20 . Строительство и первые годы жизни города при Петре освещены первопроходческой работой С.П. Луппова 21 . Эта тема получила дальнейшее развитие в двух крупных исследованиях сравнительно недавнего времени, О.Г. Агеевой и Е.В. Анисимова, в которых гораздо больше внимания уделено социальной и культурной жизни юного города 22 . Каждая из названных книг, как обобщающих, так и конкретных, сыграла важную роль в формировании моего представления о городе и в выборе областей для дальнейшего исследования.
19
Николози Р. Петербургский панегирик XVIII века: миф – идеология – риторика / Пер. М.Н. Жарова. М., 2009; Buckler J. Mapping St. Petersburg: Imperial text and Cityshape. Princeton, NJ, 2001.
20
Петров П.Н. История Санкт-Петербурга с основания города до введения в действие выборного городского управления по учреждениям о губерниях (1703–1782). СПб., 1884.
21
Луппов С.П. История строительства Петербурга. М., 1957.
22
Агеева О.Г. «Величайший и славнейший более всех градов в свете» – град святого Петра: Петербург в русском общественном сознании начала XVIII века. СПб., 1999; Анисимов Е.В. Юный град: Петербург времен Петра Великого. СПб., 2003.
Настоящая книга рассматривает Санкт-Петербург как сознательную попытку создать полигон для конкретных социальных и культурных преобразований России, на фоне дальнейшего развития ее связей с остальной Европой. Это не означает для меня ни того, что эти попытки являлись последовательным или цельным набором шагов, ни того, что Петербург следует воспринимать как Российскую империю в миниатюре. Для страны, в которой в данный период официально зафиксированное городское население составляло три процента от общего числа жителей, Петербург вряд ли был типичен по составу и уровню прироста населения 23 . В результате в моем исследовании рассматривается развитие Петербурга в нескольких взаимосвязанных ракурсах, с особым акцентом на роли двора в стимулировании и регулировании культурной жизни города. В работе охвачен период от основания Петербурга до смерти дочери Петра, Елизаветы, значение которого нередко недооценивалось при изучении этой темы. На мой взгляд, достижения этого периода имеют ключевое значение для понимания приоритетов и действий Екатерины II как в отношении собственно города, так и в отношении двора 24 . Для того чтобы создать контекст для анализа, заключенного в последующих главах, ниже кратко представим три проблемы, составляющие фон этой книги: вопрос об отношениях России с остальной Европой, недавние достижения науки в изучении двора раннего Нового времени, в частности в России, и, наконец, сравнение Петербурга с другими городами, являвшимися резиденциями дворов (Rezidenzst"adte).
23
Кизеветтер А.А. Посадская община в России XVIII столетия. М., 1903. С. 113.
24
Линия поведения Екатерины II в отношении города подробно рассмотрена в кн.: Munro G. The Most Intentional City: St. Petersburg in the Reign of Catherine the Great. Madison Cranbury, NJ, 2008.