Саоми
Шрифт:
— Знаешь что, Ярат, — я уже успела рассердиться по-настоящему, и потому едва ли не кричала, — Лин-старший имеет все основания не доверять нам так же, как ты не доверяешь ему. Может, он считает тебя подосланным убийцей, а?
— Он знает, кто я, но молчит.
Спорить с Яратом сейчас не имело смысла, поэтому я оставила последнее слово за ним, только покачала головой, выражая свое несогласие.
Мы вышли на главную улицу Орханы — набережную. Разноцветные пушистые букеты поздних хризантем яркими пятнами выделялись на фоне серого камня и темных одежд продавцов и прохожих. Навстречу нам выкатился толстячок с миниатюрным букетиком и, встав посреди дороги, попытался уговорить Ярата "подарить девушке
Пока я их рассматривала — благо, за это денег не брали — подошел Ярат. Его взгляд сразу упал на фигурки саоми, но спокойно разглядеть витрину ему не дали — из магазинчика вышел хозяин.
— Вижу, вас заинтересовали мои фигурки, — сказал он приветливо. — Не хотите ли посмотреть поближе?
— Мама, мама, пойдем сюда! — раздался вдруг звонкий мальчишеский голос, и хозяин магазинчика обернулся к новым клиентам: женщине и мальцу, тащившему ее за руку к витрине. Им был задан тот же вопрос, что и нам, и когда мама с сыном изъявили желание посмотреть фигурки поближе, мы с Яратом зашли следом за ними в магазин.
— Понимаете, у него дома целая коллекция, — рассказывала женщина, пока ее сын выбирал себе новые фигурки. — Дорогой, слышишь, сегодня я тебе могу купить только четыре, не больше!
— Да, мама! — мальчик повернулся к продавцу. — Хочу вот эту, и эти две! А еще вон ту, страшную!
Последней продавец вынул фигурку превращающегося в кота саоми. Я не удержалась и спросила Ярата:
— А похоже сделали? Мне кажется, не очень, только…
В это время мальчик захотел взять еще одну фигурку — саоми, вооруженного длинным кинжалом. Мать долго объясняла ему, что больше четырех не возьмет ни в коем случае, и, когда посетители ушли, лишняя фигурка осталась лежать на прилавке. Ярат поднял ее, покрутил в пальцах.
— Нравится? — улыбнулся хозяин магазина. — Заметьте, ручная работа…
Поставив фигурку на прилавок, мой спутник направился к выходу.
Стены, утыканные кольями, прикрытые у основания просмоленными деревянными решетками, поднимаются высоко вверх, первый ряд ощетинился арбалетами по всему периметру. В императорской ложе — золото. Ярко светит солнце где-то очень высоко, в далеком-далеком небе, и его свет не дает разглядеть лица людей, потому вместо императорской четы и малолетнего наследника видно лишь золото. Оно сияет, переливается, отражает лучи, слепит глаза.
Хоть бы напиться свежего воздуха напоследок…
Но воздух не тот, невкусный, пахнет пылью, псиной, смертью, как будто небо вверху — не настоящее, фальшивое. И ветер, вольный ветер с гор, лугов и долин не может перебраться через высокие стены. Потому на арене душно и воняет.
Серо-черный саомитский кот вышел из клетки, прыгнул, кувыркнулся, разминая мышцы, потом медленно пошел дальше от входа, изредка поглядывая наверх. Глаза понемногу привыкали к яркому свету, но все равно смотреть было больно. Там, наверху — запахи и голоса многих людей, слуха достигает звонкий голос мальчишки-наследника, но императора расслышать сложнее — он говорит тише, да и взрослых голосов хватает — женские, мужские, восторженные, недовольные, возмущенные и злорадные.
Внезапно померещился голос Учителя.
До рези в глазах он вглядывался в ряды сидящих в той стороне людей, потом вздохнул, отвел взгляд, принялся тереть лапой слезящиеся глаза.
…Учитель вспоминался часто, почти постоянно. Ярат старался не думать о нем, ведь человек, сотворивший такое, недостоин памяти. Ругал себя за каждое радостное воспоминание, связанное с Учителем, но все было бесполезно. Учитель, который подобрал последнего отпрыска уничтоженного им народа, подобрал лишь для собственного развлечения, удовлетворения любопытства и тщеславия — даже не из жалости или чувства вины… Учитель заменил ему погибших родителей и был дорог как никто другой. Разве можно было сразу сменить любовь ненавистью? И… вдруг Учитель все-таки соврал?
Запах псины становился сильней, а потом пришло ощущение надвигающейся опасности, зла, бешеной агрессии, беспричинной, неестественной, и… шерсть на загривке встала дыбом. Кот отступил еще дальше, выгнул спину, зашипел, потом, опомнившись, пригнулся, припал к земле, готовый к молниеносному прыжку. Бирюзово-зеленые глаза неподвижно смотрели в зарешеченный проем входа.
И вот решетка поднялась, и словно червяки из коробочки рыболова, посыпались из темноты продолговатые рыжие тушки. Они смешно перебирали короткими лапками, морщили носы, нюхая воздух, и, наконец, множество покрасневших безумных глаз уставились на серо-черного зверя, чья потускневшая шерсть уже не отливала серебром. Зверь пахнул знакомо, очень знакомо, тем самым запахом, который стал ненавистен за последние несколько дней. И пусть самого зверя собаки не видели никогда, но они узнали его и бросились всей стаей.
А коту показалось, что на него движется стая взбесившихся рыжих крыс. Их было десять. Саоми перепрыгнул псов — и вот он уже почти на середине арены. Еще прыжок в сторону…
Послышались недовольные крики с трибун:
— Что это такое? Он убегает, не хочет драться! Трус!
Ясное дело, он не хочет, однако же придется. Только бы не дать им наброситься всем скопом и перебить по одному.
Он снова подпустил их ближе и перепрыгнул, на этот раз приземлившись на замешкавшегося позади пса. Когда саоми отскочил, зрители увидели распоротую когтями тушку и кровь на песке. Кот лизнул перепачканную лапу, шерсть брезгливо вздыбилась, длинные усы дернулись.
Девять.
Еще один удачный прыжок. Нет, этим псам не сравниться в быстроте и ловкости с саомитским котом.
Восемь.
Кот фыркнул, заслышав негодующие окрики. Ах, они, видите ли, хотят честного боя, без этих прыжков, уверток. Честного — десять против одного. Ну нет, он не собирается устраивать грызню, подставлять бока под зубы натасканных на убийство бойцовских собак. Нет, ни за что! Он будет драться так, как сочтет нужным, и постарается не позволить рыжим крысам ни единого прикосновения, ни укуса.
Псы, словно разгадав его замысел, больше не подходили все сразу. Кот прищурился, выбрал наиболее удобную мишень для следующего прыжка, но когда обоняния вновь коснулся запах свежей крови, саоми вдруг вспомнил, что давно уже не ел досыта. Мысль о том, что после боя собаку можно будет съесть, вызвала одновременно и одобрительное урчание в желудке, и тошнотворное отвращение. Кот в последний момент отскочил, мощные челюсти клацнули в пяди от его лапы.
Оказавшись на безопасном расстоянии, саоми позволил себе отвлечься на миг и оглядеться, потому что уловил странное движение у края арены. Просмоленные деревянные решетки, что стояли по периметру, теперь падали внутрь.