Сапфо, или Песни Розового берега
Шрифт:
Даже глядя на Дидамию, возле которой сейчас в вольной позе возлежал сын Тимады, она боковым зрением улавливала немного угловатые, порывистые жесты Фаона, его улыбающееся лицо, по-детски сияющие любопытством глаза.
Сапфо время от времени даже мерещилось, что и сама она на самом деле сейчас почему-то сидит с Фаоном совсем близко, почти вплотную, ближе всех остальных…
Богу равным кажется мне по счастью Человек, который так близко-близко Пред тобой сидит [10] , —10
Перевод
выплыла откуда-то из внезапной тишины, которую почувствовала в себе Сапфо, новая строчка.
Да, ближе всех, прекраснее всех…
Но почему все же так ярко вспыхивает душа, когда сквозь странную, обморочную тишину вдруг доносится восхитительный, озорной смех Фаона? И почему в комнате внезапно делается так тихо, если Дидамия все время открывает рот и, по всей видимости, о чем-то увлеченно рассказывает слушателям?
Твой звучащий нежно Слушает голос. И прелестный смех… [11]11
Перевод В. Вересаева
Сапфо постаралась запомнить эти строчки родившегося стиха и даже слегка потрясла головой, чтобы избавиться от наваждения, а потом, положив себе в рот несколько кислых гранатовых зерен, начала вслушиваться во всеобщую беседу.
Ну, конечно, Дидамия как раз рассказывала про то, что совсем скоро Фаон отправится в Афины, и рассуждала вслух, кого из учителей лучше всего там сразу же разыскать, — недаром у мальчишки так нетерпеливо загорелись глаза.
— О, Фаон! Зачем тебе ехать в какие-то Афины? — неожиданно перебил женщину на полуслове Алкей. — Если тебе надоело жить в здешней глуши, ты вполне можешь поселиться в Митилене, в моем просторном доме. Тебя привлекает жизнь в столице? О, пожалуйста, ты насладишься ею в полной мере! Я знаю, что говорю: только у нас можно встретить гетер, у которых в серьги вставлены такие огромные жемчужины, что бедняжкам приходится склонять до земли головы, а голые лодыжки обвиты длинными змеями из светлого металла. Но если тебе, мой послушный дружочек, непременно хочется учиться, я сам найду тебе лучших учителей на Лесбосе. Стоит ли напрасно утомлять себя долгой дорогой, а главное — изнурять чужбиной? Поверь мне: уж я-то хорошо знаю, как тускло светит самое яркое солнце над головой, если твои ноги стоят на чужой, не родной земле.
— Нет, если есть такая возможность, нужно ехать в Афины, — упрямо повторила Дидамия. — Именно там в наше время начинается путь к настоящей науке и славе.
— Но… Наверное, в Митилене тоже было бы хорошо, — растерянно улыбнулся Фаон. — Не знаю. Ведь тогда я чаще мог бы видеться с Филистиной.
— С кем? — нахмурилась Сапфо.
— С Филистинушкой. — спокойно пояснил Фаон. — Она выучила меня чтению, пению и всему, что только умела она сама. После моей доброй «Эвриклеи» Филистина — единственная живая душа, даже мысль о расставании с которой уже доставляет мне сильную боль…
Сапфо слегка покраснела, как если бы подобными словами
Почему-то в присутствии Фаона все вокруг, даже самые простые предметы, обретали способность странным образом преображаться и на глазах становиться волнующе красивыми.
Что? Получила?
Но какой нежности к себе Сапфо имела право просить и тем более требовать, если все это время она действительно до смешного мало обращала внимания на взрослеющего Фаона?
Да Сапфо вообще, признаться, вспоминала про существование Фаона только летом, когда занятия школы временно переносились в загородный дом на берегу моря, куда Алфидия всегда приносила на кухню очень вкусное, жирное молоко.
Впрочем, Сапфо вдруг вспомнила забавный случай, как однажды — боги, ведь такое ощущение, что это было совсем недавно! — Филистина вдруг объявила подругам, что сыну Тимады пришла пора обучаться грамоте, и привела его в гимнасий для младших девочек, переодетого в женское платье.
Маленький Фаон, с белокурыми волосами до плеч и миловидным детским личиком, внешне почти ничем не отличался от своих сверстниц — и Сапфо вдруг сейчас снова отчетливо увидела перед собой то, казалось бы, навсегда забытое, по-детски растерянное лицо Фаона, впервые попавшего в стены школы.
Подруги еще шутили над Филистиной, говоря, что она нарочно хочет сделать своего подопечного похожим на героя Ахиллеса, который тоже свое детство провел в женской колонии на острове Скирос, переодетым в женское платье, что вовсе не помешало ему потом больше других прославиться под стенами Трои.
Но зато уже на следующий день Филистина своего «второго Ахилла» в гимнасий не привела, а сказала, что лучше самолично будет учить мальчика грамоте и письму, потому что Фаон слишком застеснялся своего наряда и особенно — окружающих людей.
На протяжении всех этих лет Сапфо, разумеется, неоднократно интересовалась успехами сына Тимады, и подруга всегда с готовностью отвечала, что все в порядке, мальчик оказался смышленым и веселым, нормально растет и развивается.
Кажется, Филистина и в зимнее время частенько наведывалась в здешние края и постоянно привозила Фаону то каких-то новых учителей, то игрушки или сладости.
Но ведь у Сапфо в это время росла своя собственная дочь — Клеида, которая тоже требовала постоянного внимания, так что ее вовсе нельзя обвинить в излишней черствости.
Да к тому же Сапфо вовсе никто и не обвинял!
И все же… и все же Сапфо и понятия не имела, что Филистину и Фаона связывает столь глубокая взаимная привязанность, и сейчас это стало для нее почему-то не совсем приятным открытием.
— Вот именно — ты сможешь и учиться, и одновременно видеться со своей учительницей, — подхватил тут же Алкей. — Ну, мой дружочек, решайся!
— Такие дела не решаются так поспешно, — прервала Алкея Сапфо с непривычной для нее строгостью. — Вы знаете, что Фаона ждут в Афинах достойные во всех отношениях люди и его родной дед, и нет смысла сейчас, наспех, обсуждать тему, от которой зависит вся дальнейшая судьба человека. Сейчас не время для подобного разговора.
— Ты как всегда права, мудрая Сапфо! — нисколько не обиделся Алкей, находившийся в на редкость бодром, приподнятом состоянии духа. — Сейчас вообще не время делать дела, потому что настала пора петь песни. Где тут у нас лира? Давайте сюда флейту!