Сапожок Пелесоны
Шрифт:
Секундой позже Дереванш подпрыгнул, отталкивая стул, и вцепился в мою руку. Вырвав у меня пергамент, бегло глянул на него, и приговорил:
– Это настоящий Кусок Мертаруса!
– О, боги! Кто бы мог подумать!… – я потянулся к кружке эля и отпил без особого удовольствия, стараясь не смотреть на убитого горем архивариуса.
– Откуда он здесь взялся? – спросил я как бы пустоту.
Пустота ответила мне взбешенным голосом Дереванша:
– Я знаю, откуда он здесь взялся! Вам подсказать?!
– Не надо, – отмахнулся я. – Что от этого толку. Вы успокойтесь, мой друг. Сядьте, – попросил я его, придвигая ногой стул. – В этом несчастье есть два положительных момента. Во-первых, если настоящий лоскуток Мертаруса перепутался с фальшивкой, это означает, что фальшивка достаточно хороша. А во-вторых… – я задумался, – во-вторых, теперь мы может поменять Элсирику на подлинный пергамент – все равно там уже не разобрать, что написано.
– А вы не думаете, мудрейший господин, что за ТАКОЙ Клочок Мертаруса копатели нас самих порвут на клочки! – взвизгнул кенесиец, хватаясь за голову. – О, Вирг! О, Гред Лученосный! Вы погубили первую реликвию Кенесии! Вы уничтожили, одну из величайших святынь Гильды! О, что вы наделали!
Похоже, архивариус находился в той стадии огорчения, когда голос разума разделен с самим разумом звукопоглощающей перегородкой. Воздав тощие ручонки к потолку, несчастный кенесиец обращался к богам, причитал что-то скороговоркой, глазки его блестели от слез. Я пытался образумить его, поясняя, что ветхий, можно сказать, трухлявый Кусок Мертаруса не такая большая потеря; что история выдаст еще на-гора тысячу Клочков и целых свитков ничуть не меньшей ценности – но все было впустую. При этом на нас неодобрительно и молчаливо смотрели посетители обеденного зала. И даже повара повыскакивали с кухни.
– Ладно, орите дальше, Дереванш, – сказал я, встал, допил одним глотком эль и направился к лестнице, ведущей в спальные покои таверны.
Архивариус нагнал меня на втором этаже. Теперь он был молчалив и мрачен. Он не проронил ни слова, пока я возился со своей Книгой и заряжал заклятиями посох. Лишь смотрел, как в воздухе появлялись магические субстанции, похожие на искрящиеся облачка и исчезали в бронзовом набалдашнике. Немного подумав, я решил добавить в посох заклинание сотворения Земляного Существа – весьма сложное и опасное заклинание, но, при достаточном везении, способное стать главной ударной силой. Его прочтение заняло несколько минут при мощнейшей концентрации моих магических сил и внимания.
– Ну, вот, этого, пожалуй, хватит, – сказал я и весело подмигнул архивариусу. – Нате, попробуйте это, – вскрыв пачку жевательной резинки «Дирол», я вложил в руку кенесийца две подушечки и одну отправил себе в рот. – Жуйте, жуйте – снимает нервное напряжение, – посоветовал я, распихивая по карманам вещицы, которые могли пригодиться при общении с копателями Селлы.
Жевательная резинка кенесийцу, вероятно, понравилась – глаза его стали яснее, и на лице мелькнуло какое-то оживление. А может, просто мятная свежесть прочистила ему мозги. Проглотив комочек жвачки, он встал и жалобно спросил:
– Мы уже идем?
– Да, в путь, мой печальный друг, – ответил я, протягивая ему сумку и свернутый плащ. – Через несколько часов Элсирика будет освобождена, а мерзавцы-копатели наказаны.
Часть вторая
Беспокойный дух виконта Марга
Говорить о смерти со знанием дела могут только покойники
1
Недалеко от Буйного рынка мы наняли двухколесный экипаж, запряженный парой лошадок. Кучер за полтора гаврика обещал доставить до той самой развилки Фоленской дороги, но дожидаться захода солнца – пока мы решим дела с копателями – он категорически отказался. Что ж, это выглядело нелюбезным с его стороны, но мы вынуждены были согласиться и на такую услугу, поскольку на прирыночной площади больше желающих ехать в сторону Фолена, и торчать у старого кладбища до темноты, не нашлось.
Едва повозка выехала за ворота Рорида, лошади пошли легкой рысью. Кучер монотонно поторапливал их, помахивая хлыстом, и покачиваясь, будто пьяный. Я поглядывал по сторонам и осторожно придерживал посох. Ведь знаете, посох заряженный десятком заклятий способен наделать много бед. Штука в том, что заклятия могут самоинициироваться: запуститься случайным созвучием или волшебной флуктуацией. О таких историях я слышал много раз. А мне совсем не хотелось, чтобы этак нечаянно повозка разлетелась в щепки и перед нами вместо резвых лошадок скакал по кочкам обугленный шашлык из конины.
Мимо тянулись луга, зеленые с янтарным отсверком от спелых трав. Воздух теплый, душистый, полный цветочных запахов ласкал лицо. Поначалу я смотрел на крестьян, бредущих с пустыми корзинами в ближайшую деревню, на тяжелые телеги, редких верховых и стада овец, пасущихся у притока Лорисиды, а потом заскучал и погрузился в дрем. Архивариус все это время был молчалив, сосредоточен на мыслях, которые, наверное, вращались вокруг испорченного пергамента или предстоящей встречи с копателями, о которых ходило столько страшноватых легенд.
Вздремнув с полчаса, я проснулся на повороте, когда повозку сильно качнуло, и как-то случайно вспомнил о книге Рябининой. Взяв у Дереванша сумку, я неторопливо извлек «Красную Юбочку». Поглядел обложку, поковырял ногтем золоченое теснение с именем автора, открыл книгу и начал читать с самого начала.
«По лесной тропинке шла молодая девушка в красной юбочке. И было у нее очень редкое и очень красивое имя – Маша, но знакомые чаще называли ее наша Красная Юбочка, потому что она всегда носила красную юбочку с кружевными оборками. И туфельки на этой девушке были красные, красной с белыми вставками была блузка и носочки…»
«Елки-свиристелки, какая чушь», – зевнув, подумал я. – «Действительно, такое могла написать только Рябинина. Вероятно, трусики и бусики у Маши тоже были красные. И была она комсомолка или идиотка».
Я перевернул страницу и продолжил чтение.
«Каждый день Маша ходила по этой тропинке, и знали ее в лесу все звери и все птицы. Что же влекло нашу героиню пускаться в такое нелегкое путешествие так часто? А дело было в том, что в молодой груди Маши, билось очень доброе и очень чуткое сердце. Оно заставляло девушку ходить через весь лес, чтобы накормить умирающую с голода бабушку».