Сапожок Принцессы
Шрифт:
Но вот Маргарита, продолжавшая находиться в состоянии полубреда, которой казалось, что она грезит в холодном лунном свете, вновь услышала этот же голос. Сердце ее замерло, глаза расширились, она смотрела вокруг, боясь обмануться.
– Чертовская жизнь! Надеюсь, этим проклятым парням удастся избегнуть подобной экзекуции.
На этот раз сомнений не было – лишь с единственных в мире губ могли слетать такие слова, произнесенные таким сочным, тягучим, манерным тоном.
– Черт! – раздалось опять. – Дьявольщина! Я слаб, как крыса!
В одно мгновение Маргарита оказалась на ногах. Уж не снится ли ей это? Или огромные каменистые скалы и есть врата рая? Или свежий ветер неожиданно донес до нее на ангельских крыльях счастливую светлую весть из райской обители? Или у нее просто начались галлюцинации?
Бедная женщина напряженно оглядела высокие скалы, уединенную хижину и широко раскинувшееся каменистое побережье. Где-то здесь или там, выше или ниже, за валуном или в расщелине, скрывается от ее страстных горячечных глаз владелец этого голоса, который некогда раздражал ее, теперь же может сделать счастливейшей женщиной в Европе, если только она найдет его.
– Перси! Перси! – истерически закричала она, мучаясь сомнением и надеждой. – Я здесь! Иди ко мне! Где ты? Перси! Перси!
– Как хорошо ты меня зовешь, дорогая, – ответил все тот же сонный, тягучий голос. – Но, черт меня раздери, я не в силах подойти к тебе, эти проклятые лягушатники растянули меня, словно гуся на вертеле, и я слаб, как мышь… Я не могу сделать ни шага.
Маргарита все еще не понимала. Через несколько мгновений она опять услышала столь дорогой для нее манерный голос, но, увы, с незнакомыми нотками слабости и страдания; она была в полной растерянности. Вокруг никого не было… Разве что только скалы… Великий Боже!.. Еврей?! Она сошла с ума или бредит.
К бледному лунному свету была обращена его спина, он пытался ползти, едва приподнимаясь на обессилевших руках.
Маргарита подбежала к нему, обхватила его голову руками… и заглянула прямо в синие, добродушные и, казалось, удивленные глаза, светящиеся сквозь полуразрушенную маску еврея.
– Перси… Перси… Муж мой, – судорожно воскликнула она, теряя сознание от радости. – Благодарю тебя, Боже! Благодарю тебя!
– Ах, д'рагая, – добродушно прервал он, – скоро мы это сделаем вместе. Но сможешь ли ты снять эти проклятые веревки и освободить меня от неэлегантных довесков?
Ножа у нее не было, пальцы были слабыми и оцепеневшими, но она работала зубами, и обильные слезы радости капали на туго спутанные ноги.
– Чертовская жизнь, – сказал он, когда наконец после бешеных усилий с ее стороны веревки были отброшены прочь. – Однако я удивлен, возможно ли было подобное когда-либо ранее, чтобы английский джентльмен был избит проклятыми иностранцами, не попытавшись даже дать сдачи?
Было совершенно ясно, что он страдает от острой физической боли; когда все веревки были сняты, он остался лежать, словно мешок.
Маргарита беспомощно огляделась вокруг.
– О, хотя бы каплю воды на этом проклятом побережье, – закричала она почти в отчаянье, увидев, что муж едва не теряет сознание.
– Нет, д'рагая, – пробормотал он с добродушной улыбкой. – Лично я предпочел бы каплю хорошего французского бренди! Если ты заберешься в карман этого старого грязного тряпья, ты найдешь там мою флягу… Будь я проклят, если могу двинуться.
Выпив немного бренди, он заставил Маргариту сделать то же самое.
– Ах, теперь лучше, значительно лучше. А, моя девочка? – сказал он с довольным вздохом. – Хэй-хоп, какая веселая шутка для сэра Перси Блейкни, баронета, – быть обнаруженным своей женой, да еще и узнанным, увы, – добавил он, проведя по подбородку рукой, – я не брился часов двадцать и, должно быть, выгляжу отвратительнейшим субъектом. А что касается этих кудрей… – Он сдернул со смехом лохматый парик с пейсами и блаженно вытянул тело, уставшее от долгих часов сутулости. После этого он, несколько приподнявшись, посмотрел долгим и испытующим взглядом в голубые глаза жены.
– Перси, – прошептала она, и ее нежные щеки и шею залил густой румянец, – если бы ты только знал…
– Я знаю, д'рагая… все, – сказал он с бесконечной учтивостью.
– А сможешь ли ты когда-нибудь простить?
– Мне нечего прощать, сердце мое; твой героизм, твоя преданность, которых, увы, я совсем не достоин, с лихвой оплатили тот ужасный эпизод на балу.
– Так ты знал?.. – прошептала она. – Все это время?..
– Да, – ответил он горячо. – Я знал все время. Но, увы, не знал, какое у тебя благородное сердце, моя Марго. Я поверил бы тебе, потому что ты заслужила, чтобы тебе верили, и тебе не пришлось бы подвергать себя таким невероятным страданиям, догоняя мужа, который часто вел себя так непростительно.
Они сидели бок о бок, прислонясь к скале, и его разболевшаяся голова лежала у нее на плече. Теперь она, конечно, заслужила имя счастливейшей женщины в Европе.
– Сейчас именно тот случай, когда слепой ведет хромого, не так ли, сердце мое? – сказал он со своей прежней добродушной улыбкой. – Чертовская жизнь, даже невозможно понять, что больше пострадало – мои плечи или твои ножки.
Он склонился, чтобы поцеловать выглядывающих сквозь изодранные чулки свидетелей ее преданности и терпения.
– Но Арман? – выдохнула она с неожиданным ужасом и раскаянием, потому что посреди ее счастья вдруг возник образ любимого брата, ради спасения которого она согрешила.
– О, не бойся за Армана, сердце мое, – успокоил ее сэр Перси, – разве я не поручился тебе своим словом, что он будет спасен? Он, де Турней и остальные давно уже на борту «Полуденного сна».
– Но как? – удивилась она. – Я не понимаю.
– Все очень просто, д'рагая, – сказал он со своим забавным полузастенчивым, полуглупым смешком. – Видишь ли, когда я обнаружил, что эта скотина Шовелен решил прилипнуть ко мне, как пиявка, я подумал, что лучшее, что я смогу сделать, если нет возможности его стряхнуть, это оставить его при себе. Я должен был как-то добраться до Армана и других, но все дороги патрулировались, и все по милости вашего покорного слуги. Я знал, когда выскользнул из шовеленовских пальцев в «Сером коте», что он будет ждать меня здесь в засаде. Кроме того, я хотел постоянно следить за его действиями, а британская голова, в любом случае, не хуже французской.
Воистину, ему становилось все лучше и лучше, и сердце Маргариты наполнялось восхищением и радостью, когда он описывал свои рискованные действия, благодаря которым удалось вырвать беглецов прямо из-под носа у Шовелена.
– Одевшись грязным, старым евреем, я был уверен, что меня не узнают. Я виделся с Робеном Гольдштейном тем же вечером, но несколько раньше. За несколько золотых он снабдил меня этими лохмотьями и пообещал скрыться от чьих бы то ни было глаз на то время, пока повозка и кляча у меня.