Саргассово море. Затерянные миры, том VIII.
Шрифт:
Весело принялись мы упаковывать наши чемоданы и отправились в Гавр накануне прибытия «В-14». Нам удалось получить в морском министерстве точное указание о дне прибытия миноносца, сведения об этом удалось добыть кроме нас только некоторым журналистам. Благодаря специальному разрешению мы могли тотчас же по прибытии судна причалить к нему на маленькой гичке.
Командир принял нас очень вежливо и сейчас же приказал провести в каюту, где находился Витерб.
Наши последние сомнения рассеялись, как только мы взошли на палубу: позади судна мы увидели силуэт «Икара».
В дверях каюты младшего офицера, куда поместили Витерба, нас остановил санитар судна. Мы сообщили ему, кто мы такие,
Франсуа лежал на кушетке, весь обложенный подушками, повернув в нашу сторону лицо, необычайно изможденное и бледное, окаймленное всклокоченной бородой. Взгляд его выражал какую-то тоску, сразу нас поразившую.
Взволнованные и подавленные, мы в первую минуту не могли произнести ни слова; с усилием он протянул к нам свои руки — белее полотна простыни, — но тотчас же они упали, как плети, на постель. Губы его медленно зашевелились, и он произнес едва слышно:
— Друзья мои!
Казалось, это усилие истощило его: на лбу его появились крупные капли пота.
— Не надо говорить, Франсуа, — сказал я, прикоснувшись к его руке, — мы счастливы видеть тебя и этого пока достаточно; через несколько дней ты окрепнешь, и мы сделаем все возможное, чтобы перевести тебя на берег в хорошую санаторию.
Движением головы он поблагодарил нас.
Санитар, внимательно наблюдавший нашу встречу, шепнул, что свидание пора прекратить, и мы тотчас ушли. Командир сообщил нам некоторые мелкие подробности относительно того, как был найден гидроплан, но в сущности ничего не прибавил к газетным статьям.
Два дня спустя Витерба перевели в одну из лучших клиник города; переезд крайне его утомил, но, благодаря чрезвычайно внимательному уходу, он понемногу начал поправляться. Доктор надеялся, что он выздоровеет, но запретил нам продолжать наши визиты, а в особенности разговаривать с ним. Мы все еще терялись в догадках относительно его исчезновения, как вдруг через пять дней после его перевода в клинику к нам в отель позвонили, что Витерб очень слаб и просит навестить его. Это было в десять часов вечера. Мы немедленно туда отправились; ожидавший нас врач заявил, что состояние здоровья нашего друга очень плохо, что сердце неожиданно ослабело; было два обморока, пришлось дать большую дозу кофеина, сейчас он чрезвычайно возбужден.
— Он выразил желание поговорить с вами наедине, — сказал нам врач, — я полагаю, что состояние его безнадежно; следовательно, нет причини мешать ему исполнить последнюю волю.
В полнейшем унынии мы вошли в белую комнату, выходившую окнами на море.
Витерб полулежал. Лицо его казалось не слишком бледно, он был оживлен, и если бы в наших ушах еще не звучали неумолимые слова врача, нам и в голову не пришло бы, что конец так близок.
Франсуа очень нам обрадовался:
— Ну, наконец-то, — воскликнул он, — я боялся, что вы придете слишком поздно.
Мы не пытались возражать, но он прибавил:
— Полно, дорогие друзья, я знаю, что ухожу от вас; впрочем, это не так важно, если только у меня хватит времени и сил передать вам все, что я хочу вам сообщить.
По его знаку санитар, приставленный к его палате, оставил нас одних.
— Ну, старина, — обратился к нему Брессоль, — не думаешь ли ты, что разговор утомит тебя?
— Заклинаю тебя, не прерывай меня, — умоляюще проговорил Витерб, — мне необходимо многое сказать, а я боюсь, что смерть прервет мой рассказ. Садись поближе сюда, Брессоль, и если ты, старина, хочешь
Брессоль уселся в ногах постели; с потолка падал мягкий свет электрической лампы, затененной зеленым газом; издали доносился монотонный рокот моря. Я придвинул кресло к изголовью Франсуа, и, совершенно растерянные, мы приготовились слушать…
Глава V
— Поверьте, мои друзья, что я не сошел с ума, — начал Витерб, — я в полном сознании и, клянусь, все, что я сообщу вам, правда, какой бы сказкой она вам ни показалась.
Если я рассказываю эту историю, то прежде всего потому, что ничего не должен скрывать от таких друзей, как вы; кроме того, открытие, которое я вам сообщу, должно стать достоянием всего мира.
Более того: во время моих приключений мне пришлось иметь дело с фактами, которые смутили меня, и я прошу вас разобраться в них. После моей смерти вы можете опубликовать когда и как вам угодно эту исповедь, хранителями которой я оставляю вас обоих…
До Азорских островов в моем путешествии не было ничего необычайного. «Икар» шел великолепно, дул попутный ветер; это позволило пройти первый этап скорее, чем я ожидал.
Ангру я покинул в такое же чудесное утро, какое было, когда я расстался с вами. Накануне я имел неосторожность согласиться на банкет, устроенный в мою честь губернатором; я чувствовал себя не вполне здоровым. Впрочем, морской воздух быстро рассеял мое недомогание; через несколько часов я принял подкрепляющее и закусил; после этого я почувствовал себя совсем в норме. Гидроплан шел отлично, но, чтобы держаться намеченного направления, приходилось бороться с довольно сильным ветром, который сбивал меня к югу и, следовательно, замедлял движение аппарата. Я летел на небольшой высоте, чтобы выйти из этого воздушного течения; мне казалось, что оно слабее в нижних слоях атмосферы. Море было совершенно пустынно. Около полудня я заметил грузовое судно, с которого и меня, несомненно, заметили: так как я летел невысоко, то ясно видел матросов, сигнализировавших мне.
Это были последние люди, которые могли что-нибудь сообщить обо мне. Начиная с того момента ветер стал быстро крепчать. В час пополудни я немного закусил. Вдруг мой мотор стал сдавать, начали учащаться осечки, и я понял, что плохо поступает бензин. Я был один среди океана; предоставленный самому себе, за две тысячи километров от земли, и я почувствовал, как у меня защемило на сердце; такого ощущения я никогда не испытывал даже во время войны, я вспомнил тогда слова Сандо на мысе св. Винцента, когда он сжимал пазы трубопроводной системы; вскоре, однако, бензин начал поступать правильно, мотор стал работать исправно.
Я летел уже девять часов. Я не мог скрыть от себя, что руки мои устали и оцепенели, между тем предстояло лететь еще шесть часов.
Чтобы подкрепиться, я наклонился, достал бутылку со смесью спирта и черного кофе; как раз в этот момент подача стала очень неровной, мотор ослабел и, несмотря на все мои усилия, остановился; очевидно, бензин перестал поступать в мотор. Я вынужден был планировать, чтобы осторожно снизиться на море, в надежде исправить механизм и продолжать прерванный полет. Я уже благополучно снизился до высоты ста метров над уровнем воды, как вдруг заметил, что лечу не над океаном, но словно над огромной прерией, которая, казалось, тянулась беспредельно; я решил, что это оптическая иллюзия, но после жестокого толчка я убедился, что мое первое впечатление было правильно: поплавки «Икара» коснулись почвы.