Саркофаг

Моисеев Валерий Васильевич

– Я так понимаю, что завтрак у вас на сегодня отменяется. Быстро приведите себя в порядок. Я жду вас ровно через полчаса у Пабло для получения последнего инструктажа. После этого мы выступаем.

– 8 -

Германия,

концентрационный лагерь Дахау,

1944 год.

После того достопамятного испытания препарата 'Монсегюр - 15' прошло около года. Но и по сей день перед глазами Константина стояли двенадцать человек отправленных гауптштурмфюрером Нойбертом на костер. И сделано это было только лишь для того, чтобы произвести впечатление на рейхсфюрера СС Гиммлера.

Чего греха таить, он прекрасно понимал, что в гибели этих конкретных людей виноват

он сам и никто другой. Ведь как ни крути, из огромного количества заключенных он, Константин, выбрал именно этих несчастных. Он до сих пор не мог взять в толк, почему нельзя было ограничиться всего лишь парой испытуемых? К чему такая показная расточительность человеческими жизнями?

Впрочем, фашисты всегда с большим пренебрежением относились к людским ресурсам, недостатка, в которых в самом начале войны у них не было. Теперь же когда их победоносное шествие по Европе натолкнулось на ожесточенное сопротивление Советов, положение кардинально изменилось. Нового пополнения военнопленных в концентрационном лагере практически не было. Теперь фабрика смерти Дахау почти целиком работала на мирном гражданском населении, безжалостно поглощая и перерабатывая беззащитных людей. Среди новоприбывших все чаще попадались немцы, верноподданные третьего рейха. Все заподозренные в недостаточной лояльности к режиму, незамедлительно отправлялись за колючую лагерную проволоку.

Несмотря на полное отсутствие газет и радио в лагере было хорошо известно, что дела на фронтах у немцев идут из рук вон плохо. Это было видно даже по поведению лагерной охраны. Если ранее эсэсовцы вели себя вальяжно, как пресытившиеся хищники, то теперь они все более напоминали озлобленных, отчаянно трусящих гиен, понимающих, что неминуемый конец близок. Свою злость и свой страх они вымещали на заключенных. Для этого в лагере начали проводиться массовые показательные казни.

Непонятно каким образом в лагерь попадали все новые подтверждения того, что русские уже гонят немцев на запад. Причем темпы наступления Советов день ото дня нарастали. Поговаривали, что в лагере действует антифашистское подполье имеющее связь с немецким сопротивлением на воле. По мере того, как узники Дахау узнавали все новые подробности, их настроение претерпевало разительные перемены. Теперь в глазах у заключенных горел злорадный, плохо скрываемый огонек, понимания того что русские сломали хребет непобедимой германской военной машине. Даже сотрудники Константина и двух других лабораторий, несмотря на то, что были в полном смысле слова предателями, работавшими на оккупантов, ощущали необъяснимый подъем настроения.

На этой почве Константин близко сошелся с руководителем третьей лаборатории, французом Огюстом. Константину было известно лишь, что эта лаборатория, введенная в строй самой последней занимается какими-то новейшими техническими разработками в области физики. Он никогда не спрашивал Огюста о его работе, впрочем также как тот никогда не интересовался над, чем трудится Константин. Тем самым они соблюдали строжайший запрет на обмен любой информацией между сотрудниками лабораторий работающих под руководством гауптштурмфюрера Нойберта .

Как это ни парадоксально, но тему скорого краха фашистской Германии они считали меньшим табу, нежели обсуждение проводимых ими исследований. Хотя не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что последовало бы в случае доноса на них по этому поводу. И в том и в другом случае их ждала неминуемая смерть. Но Константин и Огюст уже устали бояться, и им просто была необходима хоть какая-то отдушина, чтобы снять, то колоссальное напряжение, в котором постоянно

пребывала их психика, все, то время пока они находились в плену.

Константин благоразумно не стал посвящать своего нового французского друга в то, что сам без принуждения выбрал немецкий плен, вместо героической смерти на передовой. Огюст, в отличие от него, успел поучаствовать в боевых действиях против фашистов, прежде чем был взят в плен. Он долго мотался по разным лагерям пока его, наконец, не обнаружил Артур Нойберт.

Гауптштурмфюрер постоянно искал для своих проектов новых сотрудников. В первую очередь, его интересовали ученые, занимавшиеся до войны новейшими перспективными разработками. Имея в своем штате несколько сильных аналитиков, также из числа заключенных, Нойберт создал обширную картотеку, включавшую в себя интересовавших его людей науки. Проблема была в том, что в процессе оккупации их стран многие ученые погибли. А угодившие в плен, были разбросаны по многочисленным концентрационным лагерям, и подчас значились под другими именами.

Обитатели привилегированного барака, в котором жили сотрудники лабораторий Нойберта, прекрасно понимали, что в случае краха третьего рейха, победители, кто бы они не были, не погладят их по головке за работу на врага. Тем более тех, кто участвовал в разработках, которые можно было практически применить на фронте. Как вскоре выяснилось, Огюст работал именно над таким проектом. Однажды он признался Константину, о том, что в случае успешной реализации его изобретения, победа Германии на всех фронтах будет предрешена. Именно по этой причине, Огюст, как мог, саботировал дальнейшее продвижение проекта вперед.

Узнав об этом, первой реакцией Константина было незамедлительно донести на француза своему шефу Артуру Нойберту. У него сложились особые доверительные отношения с гауптштурмфюрером, и он не мог обмануть его доверия. Однако когда Константин уже было, раскрыл рот для того, чтобы сообщить ему эту шокирующую новость, перед глазами его вдруг встали двенадцать инквизиторских костров с пылающим на них фигурами людей.

– Ты что-то хотел мне сказать?
– дружески глядя на него, поинтересовался Нойберт.

– Да, я хотел сообщить, что заключенный Самойлов из моей лаборатории излишне болтлив, - признался Константин, в самый последний момент, решившийся принести в жертву вместо Огюста другого человека.

– И о чем же он болтает?
– спросил Нойберт.

От проницательного немца не укрылось то, что в процессе разговора, Константина мучили какие-то сомнения. Более того, он испытывал, какие-то колебания. Словно раздумывал, о том, стоит ли говорить своему шефу правду или нет? Однако Нойберт отнес их на счет излишней сентиментальности и чувствительности Константина. Ведь тот обрекал на смерть человека работавшего с ним с самого начала создания лаборатории 'сыворотки молодости'.

– Самойлов говорит, что Советы прорвали Восточный фронт и теперь гонят вермахт на Запад. Еще он говорил, что Германия уже фактически проиграла войну и ее разгром - это всего лишь вопрос времени, - пустился во все тяжкие Константин.

– Твой Самойлов неплохо информирован, - с кривой усмешкой ответил Нойберт.
– На сегодняшний день дела обстоят именно так! Но для того, чтобы этого не произошло, и работают наши лаборатории. Думаю, ты и сам догадываешься, что наша комплекс в Дахау не одинок. Десятки исследовательских групп по всей Германии работают над различными проектами, которые позволят нам переломить исход войны. И я тебя уверяю - это время не за горами! Для твоего ж блага, надеюсь, что ты думаешь также как и я.