Шрифт:
Эльчин
САРЫ ГЯЛИН1
Перевод на русский - Натига Расул-заде
... потом полил сильный дождь, ливень и мгновенно очистил от песка и пыли утесы этой горы, ярко-зеленые лужайки и такие же ярко-зеленые кроны, там и сям растущих на этих лужайках деревьев, листья кустарников, овраги с крутыми скалистыми краями, внизу которых бело пенно кипя бежала река, все очистил, обновил ливень, все заставил сверкать и светиться чистотой благодатный дождь, и в это мгновение и горы, и зелень, и крутые скалы, тянущиеся вдоль оврагов - все напоминало, все говорило о широте и бесконечности мира, этого без начала и без конца, вечного мира...
...потом всю эту широту и бесконечность объяли удивительные звуки,
– Не заплетают концы волос.
Не отдадут тебя за меня.
Что бы - мне дожить до дня,
Когда увижу лик моей возлюбленной...
Что мне делать, горе мне, горе.
Что мне делать, горе мне, горы!
Златовласая невеста...
... потом прекратился проливной дождь, наступил вечер и все вокруг покрыла тьма, но те звуки и та песня будут звучать вновь и вновь, неотделимые от этих мест.
Глубоко ущелье это...
Верни, чабан, ягненка...
Что бы - мне дожить до дня,
Когда увижу лик моей возлюбленной.
Что мне делать, горе мне, горе.
Что мне делать, горе мне, горы!
Златовласая невеста...
* * *
Во внешнем виде шашлычной "Осенний дождь" не было ничего привлекательного, кроме вывески с названием. Во времена Советского Союза во дворе восьмиэтажного жилого дома в третьем микрорайоне Баку располагалась маленькая авторемонтная мастерская, принадлежавшая какому-то учреждению, но как только Союз развалился, эта мастерская моментально была приватизирована и переоборудована в шашлычную.
Правда, как утверждают, шашлыки тут готовили отменные, но жильцы восьмиэтажки были очень недовольны тем, что постоянно у них во дворе царили запахи дыма и шашлыка, кроме того, подвыпившие посетители шашлычной поднимали порой шум-гам, и это тоже не вызывало особой радости у жильцов. И единственный положительный момент заключался в том, что по вечерам из "Осеннего дождя" слышались звуки кларнета, и тут же все затихало кругом, звуки кларнета рождали в душах жильцов такие удивительные чувства, что они на время забывали обо всех неудобствах: и о постоянном дыме во дворе их дома, и о раздражающе-аппетитных запахах шашлыка, и о криках и ругани невоспитанных завсегдатаев шашлычной...
* * *
В тот прекрасный осенний день кларнетист Фатулла, как обычно, проснулся спозаранку, поднялся с постели и направился умываться, когда жена его, Фируза, будто только и ждала его пробуждения, просунув голову в дверь, окликнула его:
Ты встал, Фатулла?.. Я что сказать хотела... Ладно, поди умойся, потом...
И таким голосом она произнесла это, что сердце Фатуллы защемило, заныло в недобром предчувствии, как самая тонкая, предназначенная для печальных звуков, струна тара, но в то же время весьма ощутимая тревога впилась в сердце его: в тоне Фирузы слышались до того униженные и беспомощные нотки, что такой основательный мужичище, как Фатулла, умываясь, еле сдержал подступавший к горлу ком, и смачно выругался про себя в адрес всех печалей, горестей и неустроенностей этого мира, потому что в последнее время - он и сам не понимал причины!
– он часто вспоминал жену молодой, те времена, когда и в помине не было у нее седых волос, ставших сейчас красными от наложенной хны, а были две иссиня-черные косы, каждая толщиной с запястья, достававшие чуть не до пят, и была она будто стройный детеныш джейрана, затмевала солнце, затмевала луну своей красотой, солнцу говорила: не выходи, я взойду, луне говорила: не выходи, я взойду, и все молодые парни их квартала глаз не сводили с этой длиннокосой красавицы, а красавица эта среди стольких молодцов выбрала именно его, то есть, Фатуллу, который сейчас умывался с ноющим от нехорошего предчувствия сердцем.
Выбрала Фатуллу...
и Фатулла еле сдержался, чтобы не швырнуть мыло, что бессмысленно вертел в руках, в свое отражение в зеркале...
ладно...
хватит...
есть и похуже тебя живут...
и Фатулла в те годы был молод и дерзок, имел густую черную шевелюру, с гордой осанкой сидел он под парной шелковицей напротив дворовых ворот, под быстрыми взглядами проходивших мимо соседских девушек, под девичьими взглядами, украдкой бросаемыми на него из окон, играл в нарды и побеждал всех молодых соседских парней, и то, что чернокосая красавица среди стольких молодцов выбрала именно его, было вовсе не удивительно, а напротив - так же естественно как и то, что в жаркий летний день мужчины их квартала собирались в прохладной тени этой ветвистой парной шелковицы, Фатулла и внешностью и поведением своим был вполне достоин этой длиннокосой красавицы, но именно тогда шапочник Джафар, отец длиннокосой красавицы, уперся как баран: я, мол, не отдам дочь за зурначи.
Дело в том, что в роду Фатуллы все были музыканты, и прадед его, и дед, и отец были известными в Баку исполнителями на балабане, и Фатулла тоже с самого детства играл на балабане, и балабан для него был, как воздух, как вода, Фатулла не мог представить себя в этой распрекрасной жизни без балабана, но когда шапочник Джафар уперся как баран, не желая отдавать за него дочь, Фатулла ради длиннокосой красавицы отрекся от балабана, который считал смыслом всей своей жизни, и перешел на кларнет.
Видимо, шапочник Джафар считал кларнет более достойным уважения инструментом, чем балабан и потому дал согласие на свадьбу.
С тех пор прошло тридцать шесть лет.
Все эти тридцать шесть лет кларнет Фатуллы усердно трудился, справил немало торжеств и свадеб, кормил большую семью: их самих и пятерых их дочерей, благодаря этому кларнету, они вырастили детей, дали им образование, выдали их замуж.
В советское время не было столько музыкантов, но как только распался Союз, тут же как из-под земли возникло столько певцов и исполнителей, что просто диву даешься - где же они раньше были?
– независимость будто была тяжела ими и разродилась вконец таким невероятным их количеством. И все они, видимо, в первую очередь, были хорошими монтерами, а уж потом музыкантами, в том смысле, что все музыкальные инструменты подключали к электричеству и такой поднимали хай, такое при этом отплясывали, такое на себя напяливали, что наконец, вытеснили кларнет Фатуллы в эту маленькую шашлычную, и кларнет, что некогда приносил хороший заработок, теперь сиротливо рыдал для нескольких подвыпивших посетителей, в надежде выплакать на хлеб насущный.
И Фатулла, смывая мыло с лица, не поднимал глаз на зеркало, он не хотел видеть этого седого, с побелевшими как снег усами, толстого мужчину, но именно в эту минуту зеркало будто превратилось в магнит, а глаза Фатуллы словно стали железными, и зеркало притягивало глаза Фатуллы, притягивало...
посмотри на меня!..
посмотри на меня!..
* * *
Норвежец Мартиниус Асбъеренсен вот уже семь лет, как работал в Баку в одной из зарубежных нефтяных компаний на должности помошника главного бухгалтера, и хоть и очень любил Ибсена, но бакинских дельцов, спекулирующих антиквариатом знал гораздо лучше, чем героев Ибсена, и когда он рассматривал антикварные изделия и чуял предстоящую прибыль, он получал гораздо больше удовольствия, чем от музыки своего любимого композитора Грига.