Сатанинский смех
Шрифт:
В четыре часа ночи они прискакали в Сен-Жюль и поставили лошадей в конюшню. После этого Жан отправился пешком в сторону Виллы.
Но ему не суждено было туда добраться. Не прошел он и сотни ярдов от дома Пьера, как услышал мужской голос, изрыгавший проклятия, и удары кнута, сопровождающиеся криками боли.
Он побежал на этот шум и увидел, что происходит. Тележка дровосека загородила дорогу большой карете. Торопясь посторониться от скачущих лошадей, поскольку знать всегда мчится, как ветер, дровосек действовал слишком поспешно, его груз сместился, двухосная тележка почти опрокинулась, напрочь перегородив узкую улочку, зажатую между двумя рядами домов.
Жан разглядел все это с первого же взгляда. Ему не нужно было особенно задумываться, чтобы догадаться, что заставило дровосека ехать по улочкам Сен-Жюля в четыре часа ночи. Тот попросту крал дрова из леса своего сеньора, поскольку все леса, где крестьянам разрешалось заготавливать дрова для своих очагов, давно уже были вырублены и выжжены.
Но что привело Жан Поля Марена в ярость, так это то, как кучер кареты пытался справиться с возникшей ситуацией. Он слез со своего высокого облучка и поощрял конвульсивные попытки дровосека выправить тележку ругательствами и ударами кнута.
Жан сунул руку в карман и вытащил оттуда один из двух пистолетов, которые всегда носил с собой. Он быстро двинулся вперед, шагая бесшумно, пока не оказался совсем рядом, и тогда ударил кучера пистолетом по лицу с такой силой, что услышал, как разорвалась кожа у того на лице, и кучер упал в грязь. Он с ревом поднялся на ноги, но увидел у себя перед носом дуло пистолета.
Жан держал кучера под прицелом и отступал, пока не поравнялся с дверцей кареты. Он рывком распахнул ее и, не заглядывая внутрь, насмешливо произнес:
– Не будет ли господин так любезен, что выйдет из кареты?
Ответа не последовало. Жан заглянул внутрь и увидел, что карета пуста.
Он обернулся как раз вовремя, чтобы уклониться от удара одного из лакеев, стоявших на запятках. Жан Поль выхватил второй пистолет и направил его вверх.
– Слезайте, – скомандовал он, – все слезайте!
Лакеи графа де Граверо спустились с запяток.
“Ну что ж, – подумал Жан, – если я лишен удовольствия заставить графа де Граверо перекладывать дрова, остается удовольствоваться меньшим – заставить делать это его изнеженных лакеев”.
– А теперь, господа, – вежливо сказал он, – вы будете так любезны, что поднимете тележку нашего уважаемого друга, дровосека…
Лакеи уставились на него.
– Альтернатива, – засмеялся Жан, – вряд ли будет столь же приятной. Ибо, если вы откажетесь, вы не оставите мне другого выхода, как, к величайшему моему сожалению, вышибить вам мозги…
Два пистолета оказались достаточно убедительными доводами. Лакеи в своей роскошной одежде: шелковых брюках, вышитых ливреях, треуголках с плюмажами и кружевными воротниками поставили плечи под тележку и стали ее приподнимать. Она медленно встала на колеса. Но часть дров свалилась на землю.
– А теперь, – весело сказал Жан, – дрова!
Они подняли дрова и уложили их на тележку. Дровосек заторопился прочь, лицо его посерело от ужаса.
“Теперь мне следует еще раз отвлечь их, – подумал Жан, – не допустить, чтобы они ускакали и сообщили о происшедшем…”
Он неторопливо подошел к кучеру, который стоял, дрожа. Его роскошное одеяние было покрыто грязью и разорвано, лицо залито кровью от удара Жана.
– Лошади! – приказал Жан. – Распрячь лошадей!
– Но, – задрожал кучер, – мне это будет стоить жизни, господин разбойник! Мой господин ждет меня, а я уже на полчаса опоздал. Если я еще опоздаю…
Жан смотрел на кучера, но не видел его. В его груди рождалось нечто черное, бесформенное. Оно легло на его легкие, остановило дыхание, протянуло свои тонкие щупальца к сердцу.
– Где, – прошептал он, – твой господин ждет тебя?
– В доме той девицы с рыжими волосами… Пожалуйста, господин разбойник…
– Распрягай! – загремел голос Жана.
Кучер медленно распряг лошадей. Жан поднял левой рукой кнут, все еще направляя другой рукой пистолет на лакеев. Затем, выпрямившись, он хлестнул кнутом по крупам лошадей. Они сорвались с места, помчавшись галопом по узкой улице.
– Вы не будете идти за мной, – медленно произнес он. – С этой минуты убить любого человека, связанного с графом де Граверо, доставит мне удовольствие…
Он стал отступать от них вниз по улице. Оказавшись достаточно далеко, повернулся и пустился бежать. Путь его пролегал вниз по холму. Когда он добежал до дома, он даже не запыхался.
Дверь была не заперта. Люсьена знала, что после своих поездок в Марсель он никогда не возвращался раньше полудня следующего дня.
Под пеплом в потухшем очаге все еще тлели угли. Ему потребовалось немало времени, чтобы зажечь свечи, руки у него дрожали.
Он стоял, глядя на них. Они оба мирно спали. Он сделал шаг к постели. Второй. Остановился, наклонившись над ними, глаза его ничего не видели из-за обжигающих слез.
Когда он наконец выпрямился, слезы иссякли. Их сменила ярость по поводу собственной слабости. Теперь должно совершиться убийство. Он вытащил оба своих пистолета и очень тщательно прицелился.
Но на спуск не нажал. Не мог.
Лежа в мерцающем свете свечи, она выглядела так прелестно, рыжеватые волосы были в беспорядке разбросаны. При таком освещении она была слишком хороша. Растерянный, он смотрел, как играют свет и тени на ее лице, видел теплые, влажные, чуть раскрытые губы, ощутил совершенство ее тела, ее талии, изгиба бедра, мягких коленей и длинных, цвета слоновой кости и алебастра, ног…
Он отвернулся и, сам не зная, зачем он это делает, бросил полено в почти потухший огонь. От этого звука они сразу же проснулись.
– Я подумал, вы, быть может, хотите погреться, – спокойно сказал он, – хотя бы для того, чтобы привыкнуть к жаре. Я слышал, в аду очень жарко…
– Жан! – вскрикнула Люсьена.
Он улыбнулся ей.
– На тебя так приятно смотреть, – прошептал он. – Даже сейчас, когда меня должно бы мутить от одного вида… Очень жаль портить такую красоту…
– Марен, – сказал Жерве, вставая, – отпустите ее. Вы ведь, конечно, не будете…