«Сатурн» под прицелом Смерша
Шрифт:
А все начиналось так.
Военный совет Московского военного округа уже 2 июля 1941 года принял «Постановление о добровольной мобилизации жителей Москвы и области в народное ополчение». Всего за 5 дней в столице сформировали для отправки на фронт 12 стрелковых дивизий. Понеся страшные потери осенью 1941-го, именно ополченцы не дали врагу прорваться к Москве. Военкоматы ожидали, что в ополчение запишутся около 200 тысяч москвичей и 75 тысяч жителей Подмосковья, но добровольцев оказалось более 400 тысяч человек.
Да, добровольцев-москвичей пришло в военкоматы много, но их нечем было вооружить. За первые месяцы войны Красная армия утратила свыше 60 % оружия. Оно вышло из строя или было оставлено на полях сражений, складах и арсеналах при стремительном отступлении. Его захватил противник.
В сражениях под Вязьмой сложили головы наряду с регулярным воинством и многие ополченцы. Это были жители Москвы и Московской области: учителя и врачи, инженеры и журналисты, продавцы и библиотекари, школьники и студенты, спортсмены и белобилетчики, рабочие и колхозники…
Сгодились при создании оборонительных сооружений и граждане других мирных профессий. Их быстро из вспомогательных подразделений и частей прировняли к строевикам. Многие из этих добровольцев ни разу не держали в руках оружия, да его и не было в наличии в частях, куда их определили на службу. Им тупо приказывалось добывать его на поле боя, призывая: «Бей штыком, гранатой бей, бей, чем хочешь, но убей!» врага, стремительно приближавшегося к Москве.
От столицы эвакуационной, паникующей, настороженной, напуганной и нервной шеренгами шли добровольцы, с винтовками и без них. А из Москвы в середине октября 1941 года текла на восток по шоссе Энтузиастов сама госпожа Паника с узлами, сумками и чемоданами. О той обстановке написано очень много…
Но вернемся к фронтовым будням.
В воспоминаниях армейского корреспондента газеты «Красная Звезда», поэта и публициста Константина Симонова есть такие строки по поводу ополченцев:
«В следующей деревне мы встретили части одной из московских ополченских дивизий, кажется, шестой.
Помню, что они тогда произвели на меня тяжелое впечатление. Впоследствии я понял, что эти скороспелые июльские дивизии были в те дни брошены на затычку, чтобы бросить сюда хоть что-нибудь, и этой ценой сохранить и не растрясти по частям тот фронт резервных армий, который в ожидании следующего удара немцев готовился восточнее, ближе к Москве. И в этом был свой расчет. Но тогда у меня было тяжелое чувство. Думал, неужели у нас нет никаких других резервов, кроме вот этих ополченцев, кое-как одетых и почти не вооруженных? Одна винтовка на двоих и один пулемет. Это были по большей части немолодые люди по сорок, по пятьдесят лет. Они шли без обозов, без нормального полкового и дивизионного тыла – в общем, почти что голые люди на голой земле. Обмундирование – гимнастерка третьего срока, причем часть этих гимнастерок была какая-то синяя, крашеная. Командиры их были тоже немолодые люди, запасники, уже давно не служившие в кадрах. Всех их надо было еще учить, формировать, приводить в воинский вид. Потом я был очень удивлен, когда узнал, что эта ополченская дивизия буквально через два дня была брошена на помощь 100-й и участвовала в боях под Ельней».
В беседе автора книги с видным советским дипломатом Валентином Алексеевичем Шориным (1923–2014 гг.), в 1941 году выпускником 10-го класса, много чего удалось выяснить о первых месяцах боевых действий под Москвой.
Подробно эти дни битвы с его участием описаны в главе № 13 «Исповедь солдата» книги автора «Снег» против «Тайфуна».
Конец ознакомительного фрагмента.