Сайт фараона
Шрифт:
Он обошел синий танк и открыл дверь с пассажирской стороны. Он намеревался бросить сумку назад, но обнаружил, что шестиместное чудище набито битком какими-то сумками, мешками, коробками… и что свободны лишь два передние сиденья. Он озадаченно рассматривал непонятную свалку, пока не появилась Лиза-дубль и не вспрыгнула на водительское место.
— Чего ты стоишь? — удивилась она. — Садись!
— А… а что это там, сзади? — спросил он, забираясь в машину и пристраивая сумку у себя под ногами. — Ты что, занимаешься грузовыми перевозками?
— Еще чего! — обиделась Елизавета Вторая. — Там просто
Он повернулся к ней и долго смотрел на девушку, постепенно осознавая, что ничего-то он не понимает в этом мире и в этой жизни. Наконец, когда танк уже выбрался на асфальт и покатил через город к окраине, он сказал:
— Ты же вроде бы говорила, туда два часа ехать.
— Ну и что? — пожала плечами Елизавета Вторая, обгоняя ленивый автобус. — Два часа — да, если мерить обычными мерками. Но ты лишен памяти, и разве можно знать, куда нас занесет? Ты часом не забыл, что ничего не помнишь?
— Забыл.
Он и вправду забыл. Отсутствие прошлого совершенно перестало его тревожить, он довольствовался настоящим. Но даже теперь, когда Елизавета Вторая напомнила ему об этом, он не понимал, каким образом его беспамятство может быть связано с зигзагами пути в литовскую деревню. Наверное, нужно спросить у Лизы-дубль… уж она-то знает.
Что— то громко затрещало позади, в битком набитом салоне танка, -как будто кто-то отрывал кусок от толстого картонного листа. Максим испуганно обернулся, отметив краем сознания, что руки Елизаветы Второй, спокойно лежавшие на руле, даже не шелохнулись… и увидел мадам Софью Львовну, выбиравшуюся из-под завала.
— Эй… ты что здесь делаешь? — спросил он кошку, но та не удостоила его внимания. Подобравшись по мешкам и сумкам вплотную к водительскому сиденью, чернохвостая зверюга улеглась за спиной Лизы-дубль, подобрав под себя лапы, и стала пристально смотреть на дорогу.
— Ага, значит, бабуля решила не возвращаться, — сказала Елизавета Вторая.
— Очень мило, — откликнулся Максим. — Но кошка-то откуда может это знать?
— Ты до сих пор ничего не понял, — сообщила ему Лиза-дубль. — Но это не страшно. Поймешь, когда время созреет. — И тут же, выворачивая руль влево, сменила тему: — Нравится мне этот город. Хороший город, извилистый.
— Не любишь прямолинейности? — спросил он.
— А ты? — ответила вопросом Елизавета Вторая.
Он вообще-то не знал, любит или не любит… любил или не любил в прошлой, потерянной жизни… но если хорошо подумать…
— Пожалуй, в прямолинейности есть что-то непристойное, — решил он наконец. — Прямолинейность — это военный лагерь. Ать-два, направо, налево… никаких отклонений от заданного курса… нет, мне не нравится прямолинейность.
— Вот и хорошо, — пробормотала Елизавета Вторая, объезжая заснувшую на дороге облезлую рыжую собаку. — Вот и хорошо… черт, куда прете, дуры!
Последняя реплика относилась к троице чем-то отчаянно напуганных кур, внезапно выскочивших на проезжую часть прямо перед колесами синего танка. Лиза-дубль резко затормозила, куры с гоготом и клекотом замахали крылья, пытаясь взлететь… но все обошлось благополучно. Обиженно кудахча, куры ускакали в кусты, позабыв о прежних страхах в результате нового испуга, а танк отправился дальше. Город по сути уже закончился, но
Танк пристроился в хвост очереди, Лиза-дубль заглушила мотор и жестом фокусника извлекла откуда-то сигареты и зажигалку.
— Перекур, — объявила она. — Застряли. Знаю я этот переезд.
— Ты разве куришь? — удивился Максим, до сих пор не замечавший за Елизаветой Второй такого греха.
— Еще и как! — с удовольствием сказала Лиза-дубль, доставая сигаретку и прикуривая. — Я ужасно злостный курильщик! И что бы ни твердило мне Министерство здравоохранения, я его слушать не стану!
Рассмеявшись, Максим тоже закурил, высунулся в окно танка и принялся оглядывать окрестности. Прямо перед ним расстилались чем-то засеянные поля, перемежаемые небольшими купами деревьев со светлыми серебристыми листьями, местами виднелись овражки, битком набитые кустами, а вдали, на горизонте, можно было рассмотреть невысокие горы мягких очертаний. Вдоль дороги тянулась канава, и по обе ее стороны пышно разрослись незатейливые травы, усыпанные цветами… бледно-голубые, белые, светло-малиновые, желтые пятна вписывались в зеленый фон естественно и просто… и ветерок ворошил растительную жизнь, вынося из ее гущи чистые свежие ароматы…
— Красиво, — вздохнул он, бросая окурок на дорогу. — Красиво…
— Да, места здесь неплохие, — согласилась Елизавета Вторая. — И люди тоже. Жаль, что не каждый может здесь прижиться.
— Почему? — повернулся он к ней.
— Ну… здесь жизнь слишком проста. Однозначна.
— Разве жизнь может быть простой и однозначной? — усомнился он. — Как-то странно звучит… ты ведь не об инфузориях говоришь, а о людях.
— Да, пожалуй, — согласилась Лиза-дубль. — В смысле — звучит странно. Только… да, тут трудно найти более подходящую формулировку.
— А ты ищи не спеша, — предложил он, подмигивая мадам Софье Львовне, по-прежнему пристально смотревшей вперед из-за спины Елизаветы Второй. Но мадам фривольностей не любила, и потому мгновенно прижала уши и зашипела. — Ну, ну… мадам, разве я позволил себе что-то лишнее? Извините.
Лиза— дубль хихикнула и, полуобернувшись назад, сказала:
— Соня, иди сюда.
И важная чернохвостка с явной охотой прыгнула на колени к Елизавете Второй и тут же громко замурлыкала.
— Надо же! — удивился Максим. — А я ни разу не слышал, чтобы она так мурчала!
— Она очень редко себе это позволяет, — пояснила Лиза-дубль. — Но мы ведь говорили о другом, правда? О простоте и сложности жизни… Вот что я имела в виду. Для любого человека его жизнь сложна — с его собственной точки зрения. Если даже человек занят только простенькой работой и домашними делами. Но это мне или тебе кажется, что его работа проста и незатейлива — ну, например, улицы он подметает, или в магазине чулки продает… но для него-то это не так! Он выкладывается, он напряженно думает, он использует весь свой умственный потенциал, чтобы справиться с делом. Потому что такой уж у него потенциал, что едва хватает на метлу или чулки. Ты понимаешь, о чем я?