Сбежавшая принцесса
Шрифт:
– Какая разница, будут на мне туфли или нет. Мы не сможем притворяться, что наш брак не фарс, – возразила Габриель, задетая его словами. – Зачем тебе эта показуха перед камерами?
– Выслушай меня внимательно, – приказал ей Люк, оказавшись рядом с ней в считанные секунды.
Габриель вдруг, к ужасу своему, осознала, что он с ней играл. Позволял ей думать, будто он даст ей свободное пространство, в котором она так нуждалась.
Он взял в ладони ее лицо, и она почувствовала себя в ловушке.
Внизу ее живота вспыхнуло пламя желания, и ей стало стыдно за себя.
– Наш брак не фарс, – прошептал Люк в дюйме
– Я никогда тебя не обманывала! – У Габриель перехватило дыхание.
– В тебе все ложь, – процедил Люк сквозь зубы, но его прикосновения были нежными. – Особенно это.
Еле слышно выругавшись, он накрыл ее губы своими. Габриель снова пронзила боль желания. Соски затвердели, тело выгнулось дугой навстречу Люку. Она едва дышала, все ее мысли улетучились, пока он продолжал эту сладостную пытку.
Когда он отстранился, Габриель чуть не потеряла равновесие. Она прижала пальцы к губам, сохранившим вкус его поцелуев.
– Габриель. – Он произнес ее имя так, словно один его звук был ему противен, но затем его беспощадный рот искривился в подобии улыбки. – Надень туфли.
Глава 7
Сидя за столиком в знаменитом ресторане «Айви» в Беверли-Хиллз, Люк барабанил пальцами по белой льняной скатерти и наблюдал за Габриель. Он изо всех сил старался держать свой гнев под контролем, хотя с каждой секундой это становилось все труднее.
Он не мог себе позволить выйти из себя. Особенно в таком людном месте.
Его жена выполнила то, о чем он ее просил. Она ослепительно улыбнулась группе репортеров, собравшихся у входа в ресторан, и восторженно рассмеялась после того, как Люк поцеловал ее в губы у всех на виду.
«Какая хорошая актриса», – подумал он, но внутренний голос говорил ему, что она просто выполняла его требования.
Сейчас, когда Габриель сидела напротив него и загадочно улыбалась, словно ей доставляло удовольствие выискивать знаменитостей в толпе во внутреннем дворике, Люк был готов лопнуть от ярости.
Ему хотелось сорвать с ее лица маску невозмутимости и снова увидеть то, что за ней прячется. Ведь он уже попробовал это на вкус.
– Кажется, ты действительно хорошая актриса, – тихо произнес он, чтобы его могла слышать только Габриель. Она напряглась, но улыбаться не перестала. Прямо как на их свадебном приеме. Она не проявляла ни малейших признаков дискомфорта.
– Если ты имеешь в виду то, что я знаю, как следует держаться на публике, ты прав, – спокойно ответила она, но ее подбородок вызывающе приподнялся. – Результат хорошего воспитания.
– Того же воспитания, которое побудило тебя сбежать в разгар собственного свадебного приема? – мягко спросил он. – Твой отец, наверное, гордится твоим поступком.
Ее нижняя губа задрожала, тело слегка напряглось, но человеку неискушенному она бы показалась невозмутимой.
– Это было помрачение ума, – процедила она сквозь зубы.
– Ну разумеется.
– Скажи мне, что бы ты сделал на моем месте? – произнесла она, наклонившись вперед.
Люк увидел гнев, промелькнувший в ее глазах цвета моря, и ему это доставило удовольствие.
– Я бы выполнил
– Тебе легко говорить. – Она судорожно вдохнула. – Легко критиковать человека, о котором ничего не знаешь.
– Тогда расскажи мне то, чего я не знаю, – предложил он, откинувшись на спинку стула. – У нас весь вечер впереди, Габриель. И остаток жизни. Если ты считаешь, что я должен что-то знать, поделись этим со мной. Кто знает, – он холодно улыбнулся, – возможно, я даже разделю твою точку зрения.
– Сомневаюсь, – отрезала она, удивив его. – Тебя не интересует, почему я уехала. Тебя беспокоит только то, что я задела твою гордость, очернила твою репутацию. Какое объяснение способно исцелить раненое мужское самолюбие?
На Люка никак не подействовал ее циничный тон. Он продолжал пристально на нее смотреть до тех пор, пока она не коснулась рукой горла и не отвела взгляд.
– Ты этого не узнаешь до тех пор, пока не попытаешься все мне объяснить.
– Мой отец с самого моего рождения возлагал на меня серьезные надежды, – неохотно произнесла она спустя полминуты. – Он человек суровый. Ему нелегко угодить, но я старалась изо всех сил. В университете я получала только самые высокие отметки. Я подчинилась его воле и стала заниматься благотворительностью, вместо того чтобы помогать ему управлять страной, используя свои профессиональные знания. Он не хотел, чтобы кронпринцесса занималась государственными делами. Я лишь организовывала различные мероприятия во дворце. В общем, делала все, что в моих силах, чтобы доставить ему удовольствие.
– Продолжай, – подбодрил ее Люк, когда она остановилась.
Он попытался представить себе юную Габриель, воспитывавшуюся суровым властолюбивым отцом, и обнаружил, что ему не нравится нарисованный им образ. Он не верил ей. Такая послушная и исполнительная девушка, которую она описала, определенно не стала бы сбегать от своего мужа.
– Это не такая уж интересная история, – сказала Габриель, теребя салфетку у себя на коленях. – Я изо всех сил старалась угодить отцу до того дня, когда он выдал меня замуж за совершенно незнакомого мужчину, даже не удосужившись спросить, как я к этому отношусь. – Она расправила плечи и пристально посмотрела на Люка, затем отвернулась. – Во время церемонии я чувствовала себя пойманной в ловушку. Я не хотела причинять тебе неприятности, но боялась, что отчаяние сведет меня с ума.
– И ты не могла мне об этом сказать? – Люк старался говорить с ней мягким тоном. – Не могла попросить у меня помощи?
– Просить у тебя помощи? – Похоже, ей такое даже в голову не приходило. Она издала нервный смешок, затем покачала головой. – Мы с тобой не были знакомы. Как я могла объяснить тебе все это?
Ему хотелось излить на нее гнев, потребовать, чтобы она признала, что ей следовало бежать к нему, а не от него. Он сдержался, хотя не поверил ее рассказу. Бедная маленькая принцесса всячески пыталась угодить своему отцу-тирану. Он не раз слышал подобные истории. Все же Габриель удалось привлечь к нему внимание тысяч таблоидов, чего уже очень давно не удавалось сделать ни одной женщине. Габриель говорила, что ее поступок был спонтанным, но он считал, что она следовала заранее продуманному плану. Ей впервые представился шанс взбунтоваться против отцовской воли на глазах у всего мира. Газеты стали для нее оружием, а он жертвой.