Сбиться с пути
Шрифт:
Она вырвала свою руку из его ладони:
— Любовь не может строиться на предательстве и лжи, Кейдж. Ты лгал мне все эти месяцы. Что ты хочешь, чтобы я сейчас сделала?
— Верни мне свою любовь.
— Ты сделал из меня дуру.
— Я сделал из тебя женщину. — Он отвернулся от нее, стараясь овладеть эмоциями. — И если ты прекратишь смотреть на все сквозь проклятый фильтр правильности, совестливости и вины, то поймешь это сама. Та ночь была лучшим, что могло случиться с каждым из нас, лучшим, что было в нашей жизни. Она освободила нас обоих.
«Освободила»? — воскликнула она. — «Освободила»? Да я пронесу груз этой ночи через всю свою жизнь.
— Это ты моего ребенка называешь грузом?
— Не ребенка. Не ребенка! — выкрикнула она. — Вину. Вину за то, что занималась любовью с одним братом, будучи обрученной с другим.
— Ох… — Он с проклятиями ударил рукой о стену. — Мы опять вернулись к тому же самому?
— Да. И я устала от этого. Отвези меня домой.
— Ни за что. Ни за что, пока мы не разделаемся со всем этим.
— Отвези меня домой, — твердо попросила она. — Если ты этого не сделаешь, я возьму ключи от твоих автомобилей и уеду сама.
— Ты останешься здесь, или я…
— Не пугай меня. Я больше не боюсь тебя. Твои угрозы пусты и не действуют на меня. Что ты можешь сделать мне хуже, чем уже сделал?
Кейдж в ярости закрыл рот. Она смотрела, как его глаза налились гневом, а потом столь же внезапно похолодели. Он резко от нее отвернулся. Направляясь в ванную, он сорвал с вешалки рубашку и подхватил пару ботинок.
— Одевайся, — коротко бросил он Дженни, не разжимая рта. — Через пять минут я за тобой зайду.
Когда он снова вернулся в спальню, она была полностью готова. Дженни спустилась по лестнице впереди него и вышла на улицу. Было уже совсем темно. Они пересекли двор и подошли к гаражу. Кейдж распахнул дверь «линкольна», и она забралась вовнутрь.
Они молчали всю дорогу до города. Его руки так вцепились в колесо руля, будто он хотел вырвать его. Кейдж ехал быстро. Когда они внезапно остановились у дверей ее дома, Дженни с силой бросило вперед. Повернувшись к ней, Кейдж, не выходя из машины, открыл дверь и широко распахнул ее. Она вышла наружу.
— Дженни? — Он перегнулся через сиденье. — В своей жизни я совершил много ужасных поступков. Гадких, ничтожных, бессмысленных. Однако в этот раз я хотел сделать все правильно. Правильно по отношению к тебе, моим родителям, моему ребенку. — Он горько усмехнулся. — Даже когда я стараюсь сделать что-то правильное, все летит к черту. Наверно, люди верно говорят о Кейдже Хендрене. В нем нет ни черта хорошего. — Кейдж потянулся и с громким щелчком захлопнул дверь.
В сопровождении звуков грохочущего двигателя и взметнувшегося в воздух гравия его машина сорвалась с парковки и растаяла в ночи.
Дженни с трудом добралась до входной двери. Она чувствовала себя вымотавшейся, ее накрыла апатия и безразличие ко всему происходящему. Неужели лишь прошлым вечером они с Кейджем сидели вместе за столом в мерцающем свете свечей? Да, и подтверждением тому были так и не убранные ею в спешке перед отъездом в Эль-Пасо пустые блюдца и кофейные чашки. Все это словно происходило в другой жизни.
Дженни не стала зажигать свет, пройдя по квартире в спальню. Она показалась ей темной, холодной и пустой, так не похожей на спальню в доме Кейджа.
Нет, она не может, не должна думать об этом.
Но это было невозможно, и воспоминания против ее воли нахлынули на нее. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй, каждое слово.
Ей на память пришло и суровое, горькое выражение, застывшее в его глазах перед тем, как он уехал отсюда. Может, и вправду он старался поступить правильно, храня молчание?
Кейдж уж точно не действовал самодовольно и насмешливо в то утро, когда уехал Хол. Она вспомнила то внимание, с которым он обращался с ней тогда. Он казался напряженным и озабоченным, но совсем не самоуверенным и назойливым, каким мог бы быть, учитывая известные ей теперь обстоятельства. Если бы это было лишь жестокой шуткой, он бы наверняка не упустил возможности позлорадствовать по этому поводу.
Любил ли он ее? Он был даже готов отказаться от признания собственного ребенка. Не является ли подобное самопожертвование настоящим доказательством его любви?
И если он на самом деле в нее влюблен, то о чем ей печалиться?
Кейдж был единственным ее любовником. Не рождало ли это у нее внутри теплого, согревающего, радостного чувства? Волшебство той ночи принадлежало ей и Кейджу. Она должна была понять! Она никогда не чувствовала себя так до того… с тех пор… до прошлой ночи.
Когда он был внутри ее, разве не казалось его тело знакомым ей, словно оно являлось продолжением ее самой? Разве не ощущала она полноту и совершенство? Будто внезапно сложились вместе фрагменты запутанной мозаики под названием Дженни Флетчер?
И неужели она обвинила Кейджа в предательстве только потому, что хотела смягчить, ослабить сознание своей собственной вины? Потому что все эти годы она вела себя предательски по отношению к Холу, к Хендренам, ко всему городу. Она смирилась со свадьбой, зная, что любовь, которую она испытывала к Холу, не имеет ничего общего с супружеской.
Между ними не было того чувственного, искрящего влечения, что существовало между нею и Кейджем. Хол не мог удовлетворить страстную жажду ее свободной, непокорной души. Живя с ним, она вынуждена была бы подавлять эти бунтарские порывы. Кейдж же дал ей возможность быть самой собой.
И не должна ли она простить Кейджа за то, что он все эти месяцы скрывал от нее правду? Ведь она сама была готова хранить свою тайну всю жизнь. Если бы Кейдж не занялся с ней любовью в ту ночь, если бы Хол не умер, она бы непременно вышла замуж за своего жениха. И не важно, какой бы несчастной ни сделал ее этот брак, она готова была со всем смириться. До того как она стала общаться с Кейджем, у нее не хватало смелости самой искать своего счастья, самой выбирать себе путь в жизни, и она предоставляла другим сделать этот выбор за нее.