Сбившиеся с пути
Шрифт:
Но Михаилу Нилычу было не до них. Он примчался в лечебный корпус к кабинету номер три и принялся стучать в дверь и кричать:
– Елизавета Антоновна, отзовитесь!
Подошла медсестра в белом халате и равнодушно сказала:
– Девка ее уже звала. Наверное, разомлела госпожа и заснула на топчане…
Михаил Нилыч попытался просунуть в узенькую щель между дверью и косяком перочинный нож и откинуть крюк, но лезвие сразу заклинило. Тогда он разбежался и ударил в дверь плечом. Что-то хрустнуло, но преграда устояла. При втором ударе дверь удалось продавить сантиметра на полтора. А от третьего она
Но, похоже, он опоздал… В большой ванне, отделанной мраморной плиткой, неподвижно застыло обнаженное тело графини Хвостовой. Медсестра охнула и принялась суетливо помогать Михаилу Нилычу. Они извлекли женщину из ванны и уложили на топчан. Та не дышала, а сердце не билось… Михаил Нилыч с сестрой перевернули тело – но вода изо рта не полилась… Михаил Нилыч приступил к искусственному дыханию рот в рот с энергичным массажем грудной клетки, но быстро прекратил. Тело в минеральной воде уже немного остыло. Видимо, смерть наступила не сию минуту, а полчаса или больше назад…
В помещение вбежала Лушка, рухнула на колени около мертвой графини и громко заголосила. Следом вошли хозяйка с врачом и не нужным уже плотником. Его тут же выставили из помещения и велели никого не пускать. Хозяйка побежала вызывать в полицию.
Михаил Нилыч тщательно осмотрел место происшествия. Ванна располагалась у стены, минеральная вода поступала туда по трубе через кран. Платье, соломенная шляпка и белье графини были аккуратно развешана на плечиках. Ее безжизненное тело оказалось полностью загоревшим, а на плече краснела ссадина длиной несколько сантиметров. Совсем не так мечтал увидеть нагую графиню Михаил Нилыч…
Он тряхнул продолжавшую завывать Лушку за плечи и грозно прошептал:
– Замолчи, баба! Откуда ссадина у графини?
– Не знаю… Может, за ветку зацепилась…
– А ты почему от госпожи ушла и на кухне прислуживала?
– За минеральной водой приходила… Кончилась…
– Так в корзине у вас сколько бутылок было!
– Обливались – из-за жары… Я, барин, сейчас не соображаю ничего…
Взгляд Михаила Нилыча упал пузырек на втором топчане, почти скрытый свисающей одеждой. На этикетке «Ацетилсалициловая кислота», были также указаны название аптеки и дата. Внутри находился светлый порошок, и по запаху штабс-ротмистр опознал кокаин. В памяти тут же всплыл странный вопрос княгини Румянцевой… Михаил Нилыч все же справился с внезапным порывом умыкнуть пузырек – оставил склянку на прежнем месте.
Полиция приехала часа через полтора, и городской пристав внимательно выслушал Михаила Нилыча. Врач заявил, что смерть графини, возможно, наступила от сердечного приступа, но только вскрытие даст ответ…
И вот толпа отдыхающих и гостей, собравшихся на концерт, созерцала совсем другое зрелище: накрытое простыней тело вынесли из здания лечебницы. Гробовую тишину нарушил военный оркестр – зазвучал похоронный марш Шопена. Носилки погрузили в полицейский экипаж. И едва стихла траурная музыка, раздался пронзительный женский крик. Княгиня Румянцева рухнула без чувств – ее едва успели подхватить.
Глава 4. Дань памяти
Весь вечер Михаил Нилыч не находил места. Он то чистил револьвер, то расхаживал по комнате в размышлениях о нелепой смерти графини Хвостовой.
Около полуночи в дверь осторожно постучали. Это был несчастный граф Сергей Хвостов.
– Извините, что потревожил… Мы с Полем только вернулись. Я в полнейшем душевном смятении… Михаил Нилыч, если не хотите к утру обнаружить еще один труп – помогите. Поль не может – он при княгине Анне Андреевне. Она после вечернего обморока не встает…
Недавний прогноз Румянцевой оказался точным: ее супруг и граф Хвостов с товарищами вернулись на курорт изрядно подшофе – после охоты компанией отдохнули в трактире в Н. Там познакомились и разговорились с одним заядлым охотником. А когда тот ушел, у некоторых курортников обнаружилась пропажа денег и патронов. Исчезло даже одно ружье.
Подвыпившая компания нагрянула в городское полицейское управление к самому полицмейстеру. Тот велел своим людям показать знатным охотникам несколько фотографий подозреваемых. Среди них оказался и знаток охоты из трактира. В полиции начался переполох, а господам велели соблюдать крайнюю осторожность при возвращении на курорт. А графу Хвостову сообщили полученную с курорта трагическую новость…
В покоях Хвостовых мужчинам прислуживала молчаливая Лушка. И после каждой реплики графа Сергея «помянем мою несчастную Лизоньку» баба всхлипывала и вытирала слезы. Затем граф велел ей выпить за помин души хозяйки целый стакан водки и ложиться.
Мужчины остались вдвоем, и граф с трудом бормотал.
– Я в курсе, какую роль вы играли некогда при бедной Лизоньке… Мы с ней весьма ценили вашу деликатность…
– Граф, – прервал его излияния Михаил Нилыч, – судя по переполоху в полиции, у знатока охоты были удлиненное лицо, карие глаза и редкие зубы? Так? Это опаснейший эсер-боевик Хватов. Вам повезло. Если бы князь Румянцев во хмелю проговорился про свою высокую должность при дворе, вы могли бы лишиться давнего друга прямо в трактире…
Но граф Сергей уже ничего не мог ответить. Михаил Нилыч помог ему добраться до постели, и граф тут же захрапел. Томимый недобрыми предчувствиями, штабс-ротмистр отправился в святая святых покойной графини Хвостовой – мастерскую. Графиня посторонних туда не пускала. Но она умерла, и было не до церемоний.
Михаил Нилыч зажег свечу и принялся тщательно рассматривать готовые работы на холстах и наброски углем и карандашом на бумаге. Пейзажи его не особо интересовали, больше люди. Изображать их графиня Хвостова и вправду предпочитала в чем мать родила. К удивлению Михаила Нилыча, героиней нескольких полотен оказалась голая Лушка. Обычно сосредоточенная и хмурая, на картинах молодая баба улыбалась и выглядела счастливой.
Несказанно удивила Михаила Нилыча еще одна картина – с обнаженной княгиней Румянцевой, а еще сильнее – своеобразная трактовка суда из греческих мифов. В образе Париса предстал граф Сергей Хвостов, одетый лишь в набедренную повязку. Бугор на ней красноречиво указывал на состояние мужского естества… Вместо яблока Парис держал в руке черный фаллос с ремешками-завязками. С этого предмета не сводили похотливого взгляда абсолютно нагие Гера, она же княгиня Румянцева, и Афина – Лушка. На месте Афродиты оставалась пустота – очевидно, художница еще искала нужный образ.