Сближение планет
Шрифт:
– Послушай, – у Глена дрожала челюсть, – если он оскорбил тебя, я…
– Нет. Он меня не оскорбил. – Она заставила себя улыбнуться.
Глена это не убедило.
– Тогда что он сказал?
– Ну, он сказал… он попросил меня передать организаторам, что… ему очень понравился новый Центр и что… он сожалеет о том, что не сможет остаться на балет, и что… обед был потрясающим.
О Господи, и чего меня понесло? Ей, похоже, поверили.
– Ну что ж, – кисло улыбнулась супруга известного деятеля искусств, – его, может быть, этот обед и потряс. Он явно мексиканец.
– Он
– Он не мексиканец.
– Он сам тебе это сказал? – Глен снова нахмурился.
– Нет. Разумеется, нет. Я просто… ну, я поняла по его акценту. Это испанский язык, на котором говорят на Кубе; он, скорее всего креол или мулат.
Я выставляю себя полной дурой. Но, с другой стороны, хорошо еще, что могу сказать хоть что-то более-менее связное после того, как незнакомец, который весь вечер раздевал ее взглядом, подошел и сказал мне гадость.
Она в жизни не видела человека с такими широкими плечами и грудью. А когда он поднялся из-за стола, она невольно отметила про себя его тонкую талию, узкие бедра. И длинные ноги. Такие длинные…
По правде сказать, это самый красивый мужчина из всех, кого ей доводилось видеть. Лицо его отнюдь не смазливое и даже не то чтобы очень красивое. Во всяком случае, в том понимании красоты, к которому приучают публику типажи красавчиков из кинофильмов. Слишком высокие скулы, орлиный нос. Глаза цвета ясного неба. Густые длинные ресницы, такие же черные, как и волосы. Широкий чувственный рот. Квадратный подбородок. Словом, удивительное лицо!
Он из той породы мужчин, которые любят кичиться своей принадлежностью к сильному полу. Слишком надменный и самонадеянный. Человек, который считает, что мир целиком принадлежит ему.
Его спутница, блондинка, из тех особ, которые обожают подобных мужчин и липнут к ним точно мухи. Зато Диана таких типов терпеть не могла.
К тому же, глядеть через весь зал на какого-то незнакомца – это было бы очень невежливо по отношению к Глену, который весь вечер лез из кожи вон, чтобы хоть как-то ее развлечь. А ей было вовсе не до развлечений. Она постоянно думала об отце. Он болел уже несколько месяцев, а сегодня ему вдруг стало совсем плохо. Но он настоял на том, чтобы Диана пошла на вечер. Кто-то из Сазерлендов должен бы присутствовать на открытии Центра искусств.
В концертном зале Диана честно пыталась сосредоточиться на представлении, но мысли ее вновь уносились к неприятному происшествию на обеде. И что ее дернуло на него посмотреть? Она вовсе не собиралась этого делать, хотя и чувствовала, как он пожирает ее глазами. Но потом все-таки не сдержалась, посмотрела… Неистовое желание в его голубых глазах… Едва она это увидела, с ней начали происходить странные вещи. Сердце забилось чаще. Ее вдруг охватило такое животное вожделение, что Диана содрогнулась. Такого с ней еще не было. Но больше всего она встревожилась, когда поняла, что он видит, в каком она состоянии. Вот почему он сказал ей такую гадость.
Чья-то рука легонько коснулась ее плеча, и мужской голос у нее за спиной произнес:
– Мисс Сазерленд?
Диана едва не вскрикнула от испуга. Неужели снова этот кубинец?
Но это был всего лишь директор нового Центра искусств.
– Мисс Сазерленд, – проговорил он очень тихо, – пройдите, пожалуйста, ко мне в кабинет. Вас просят к телефону. Боюсь… боюсь, новости нехорошие.
Диана оцепенела. Она уже знала, что это будут за новости. Знала, кто звонит и почему. Сейчас ей сообщат, что ее отец, Уильям Сазерленд, скончался.
1
Было чудесное утро. Даже не верилось, что уже очень скоро в Новый Орлеан придет зима. В ясном осеннем небе – ни облачка. На фоне этой чистейшей голубизны даже строгие линии особняка Сазерлендов, казалось, немного смягчились.
Диана вышла на веранду. Вздохнув, оперлась о перила. Она терпеть не могла это обширное поместье. И здесь ее радовали только конюшня с великолепными лошадьми да изумительный парк с тенистыми аллеями. Это Диана любила всем сердцем, однако никак не дом, который теперь стал ее собственностью.
Засунув руки в задние карманы джинсов, она неторопливо пошла по гравиевой дорожке, что вела в рощу за домом…
«Ты мой ангел. Единственный человек, который никогда меня не подведет», – сказал ей отец незадолго до смерти. Но она подводила его. Изо дня в день. Она никогда не была совершенством, хотя папа считал, что его дочь – воплощение всех добродетелей.
Все изменилось после смерти мамы. Диана не помнила Хелен Сазерленд. Та умерла, когда девочка была совсем маленькой. Она тогда почти ничего еще не понимала. Но одну вещь уразумела сразу же: она почему-то вдруг сделалась центром папиного существования. «Моя маленькая леди, – говорил он, беря дочку на руки, – ты моя радость!»
Но если она была папиной радостью, то братья ее – папиным горем. На них у Уильяма уже не хватало ни отцовской любви, ни терпения. С Питером, Адамом и Джоном он обходился с холодностью, которая порой граничила с настоящей жестокостью. Диана до сих пор не могла понять почему. Но когда ей было пять лет, она обнаружила, какую власть имеет над отцом.
Братья вообще ни о чем не догадывались. Они считали ее очень милым ребенком с покладистым, легким характером – маленькой девочкой, которая не понимает, что представляет собой их папаша на самом деле.
Но было одно небольшое «но». Она вовсе не собиралась играть эту роль вечно. Отца нет в живых, братья выросли, покинули отчий дом. У них у каждого своя жизнь. Пора подумать и о собственной. Надо как-то устраиваться. Правда, Диана еще не решила, чего хочет?
Она знала только одно: надо что-то делать. Но выбирать должна она сама. Для себя. Безо всяких советчиков. Больше никто не будет решать за нее. Никто, даже братья.
Она, конечно, их очень любит. Это было Действительно здорово, когда они все приехали домой и пробыли здесь целую неделю. Но всю эту неделю она ощущала, что Ля братьев она как была, так и осталась ребенком. Диана стиснула зубы и мужественно терпела… Однако всему есть предел, и ее терпение лопнуло, когда адвокат зачитал завещание. Да, именно завещание явилось последней каплей.