Сборник «Хрустальный грот»
Шрифт:
— Тебя огорчила смерть герцога.
— Ну, герцог сражался против короля. Что бы там ни было, но он поднял на меня меч, вот и погиб. Это дело прошлое, его теперь не исправишь. А у нас с тобой осталось на руках будущее. Оно меня теперь и заботит.
— Ребенок, — кивнул я.
Его голубые глаза сузились.
— От кого ты узнал? Или это опять прозрение?
— Мне сообщил Ральф. Покинув твой двор, он приехал ко мне. И теперь у меня в услужении.
Он свел брови к переносице, подумал, но не нашел в том худа, и лоб его разгладился. Я наблюдал за ним. Утер был высок ростом, рыжеват, светлобород, белокож и румян и от этого казался моложе своих лет. Прошло чуть больше года, мелькнула у меня мысль, как умер мой отец и Утер подхватил штандарт с королевским драконом. Бремя власти укротило его — я теперь читал в его лице не только пыл и прихоть, но также твердость и самообладание; одержанные победы и королевский сан облачили его величием.
Он сделал отстраняющий жест, и я понял, что Ральфу больше нечего его опасаться.
— Что прошло, то прошло, говорю я, но один вопрос я все-таки хочу тебе задать. В ту ночь в Тинтагеле, когда был зачат этот ребенок, я повелел тебе удалиться с моих глаз и больше меня не беспокоить, помнишь?
— Помню.
— А ты ответил, что не будешь больше меня беспокоить, потому что твоя служба мне впредь уже не понадобится. Ты провидел это или ответил так просто в сердцах?
Я спокойно сказал:
— Говоря с тобой, я произносил те слова, что приходили мне на язык. Я считал, что они внушены мне свыше. Во всем, что я говорил и делал в ту ночь, для меня была воля богов. Почему ты спрашиваешь? Или ты затем меня позвал, чтобы стребовать с меня новую службу?
— Не стребовать — просить.
— Как у прорицателя?
— Нет. Как у родича.
— Тогда, государь, как родичу я скажу тебе, что в ту ночь это было не пророчество и не обида на тебя, а просто горе. Я горевал о смерти моего слуги и о смерти Горлойса с товарищами. Ныне же, как ты говоришь, что прошло, то прошло. Если могу быть чем-то полезен, я к твоим услугам.
Но сам я, ожидая его ответа, думал: если сказанное в ту ночь — не пророчество, то и ничего тогда не было от бога и неправда, что бог говорил со мною. Нет, нет, я верно сказал: Утеру моя служба впредь уже не понадобится; да и в тот раз я сослужил службу не Утеру и теперь сослужу не ему. Мне припомнились слова другого короля, моего отца: «Я и ты, Мерлин, мы сложим наши старания, и получится один король, зато такой, какого еще не видел мир». Повеления умершего короля — вот что я исполнял. Умершего и того, который еще не рожден.
Но Утер не заметил моих сомнений, а может быть, мне удалось не показать вида. Он кивнул, уперся локтем в колено, а подбородком в кулак и задумался, хмуря брови.
— В ту ночь было произнесено еще нечто. Я сказал тебе, что не признаю ребенка, тогда зачатого. Я говорил сгоряча, но теперь, поразмыслив и посоветовавшись, я повторяю тебе, Мерлин, что намерение мое не изменилось.
Он подождал, не захочу ли я что-нибудь возразить, но я молчал. Он продолжил чуть раздраженно:
— Не пойми меня превратно, я верю королеве. Верю, что она не всходила на ложе Горлойса после нашей встречи в Лондоне. Ребенок — мой, не спорю, но ему невозможно быть моим наследником, как и невозможно расти в моем доме. Если это будет девочка — тогда все равно, но если мальчик — величайшим неразумием было бы воспитывать его как наследника верховного престола, когда людям ничего не стоит подсчитать сроки и всегда можно сказать, что герцогиня Игрейна понесла сына от мужа своего Горлойса за полмесяца до свадьбы с королем. — Он посмотрел мне в глаза. — Ты понимаешь это не хуже меня, Мерлин. Ты жил среди королей. Всегда найдется кто-нибудь, кто поставит под сомнение его первородство и, значит, попытается отнять у него трон для другого, чье право «более верное», а уж таких-то, видит бог, всегда отыщется вдоволь. И в первую голову это будут другие мои сыновья. Так что даже на положении побочного сына при моем дворе он будет нести в себе опасность. А вдруг он вздумает пробраться на королевский престол через смерть остальных моих детей? Клянусь светом, такие случаи известны. Я не хочу, чтобы мой дом стал полем сражения. Я рожу себе другого сына, наследника, чье право неоспоримо, зачатого в браке, так что никто не подкопается, и воспитаю его при себе — вот только пусть прекратятся смуты в королевстве и кончатся саксонские войны. Ты согласен со мной?
— Ты — король. Утер. И ты — отец ребенка.
Это был не слишком-то вразумительный ответ, но Утер кивнул, будто я с ним согласился.
— Мало того. Этот мальчик не только опасен для других, ему и самому будет грозить опасность. Раз пойдут слухи, что он не мой сын, а Горлойсов, стало быть, он младший наследник герцога Корнуолльского и должен получить свою долю владений, которые достались Кадору, когда я признал за ним герцогство по смерти его отца. Так что, королевский он сын или герцогский, в лице Кадора он будет иметь врага, а у Кадора найдется немало единомышленников.
— Кадор верен тебе?
— Я ему доверяю, — с коротким смешком ответил Утер. — Пока что. Он молод, но знает, чего хочет. Владеть Корнуоллом — вот его цель, Корнуоллом он не поступится и рисковать не будет. Сейчас. Но потом — кто знает? После моей смерти… — Он не договорил. — Нет, Кадор не враг мне. Но есть другие.
— Кто?
— Видит бог, на свете не бывало короля, который не имел бы врагов. Даже Амброзии… ведь до сих пор поговаривают, будто он умер от яда. Ты говорил мне, что это не так, я знаю, но все равно я на всякий случай распорядился, чтобы Ульфин отведывал прежде меня мою пищу. С того времени как я привел к себе пленниками Окту и Эозу, вокруг них все время кипят страсти, на них устремляет взоры всякий недруг мой, который хотел бы захватить корону, как Вортигерн, силой саксонских войск и ценой британских жизней и земель. Но что же мне с ними сделать? Отпустить, чтобы они взбунтовали против меня Союзных саксов? Или убить, чтобы их сыновья в Германии получили предлог ринуться сюда и кровью смыть обиду? Нет, Окта и его кузен — мои заложники. Если б не они, Колгрим и Бадульф давно уже были бы здесь, а Саксонский берег прорвал бы плотины и плескался теперь у Амброзиева вала. А так я выигрываю время. Ты ничего не можешь мне сообщить, Мерлин, из того, что видел или слышал?
Он просил не пророчеств. На явления Потустороннего мира он смотрел косо и опасливо, как пес, который видит ветер. Я покачал головой.
— Про твоих недругов? Ничего. Разве только вот на Ральфа, когда он ехал от твоего двора ко мне, напали какие-то люди и едва его не убили. Значков у них не было. Они могли счесть его посланцем короля. Или королевы. Солдаты из казарм обшарили там всю местность, но они исчезли без следа. Помимо этого, я не слышал ничего. Но можешь не сомневаться, если услышу, сообщу тебе.
Он торопливо кивнул и продолжил свою речь, тщательно выбирая слова. Говорил он отрывисто и словно бы неохотно. А у меня перед глазами все шло кругом, я с трудом сохранял спокойную позу. Сейчас между нами начнется поединок, но совсем иной, чем я себе представлял. Он обсуждал со мной дела королевства. Разве он послал бы за мной, ежели бы не рассчитывал на мое участие в будущем ребенка?
Он подходил к тому, о чем уже беседовал я с Игрейной:
— …ты понимаешь, отчего, если будет мальчик, мне нельзя оставить его у себя. И однако же если я отошлю его, то защитить уже не смогу. Но и беззащитным его оставить нельзя. Законный или нет, но он мой и королевы сын, если другие сыновья у нас не родятся, я должен буду в конце концов объявить его наследником верховного престола. — Он вскинул кверху ладонь. — Так что же мне остается? Мне нужно найти для него опекуна, у которого он проживет в безопасности и безвестности первые несколько лет жизни… ну, хотя бы до тех пор, покуда не уляжется смута в этом несчастном королевстве и не установится повсюду порядок и спокойствие и твердая, преданная мне власть.
Он опять подождал моего согласия. Я кивнул и, подавив волнение, спросил:
— И ты уже выбрал опекуна?
— Да. Будека.
Стало быть, королева не ошиблась, решение уже принято. Однако же ему понадобился я. Я сдержался и сказал ровным, почти безразличным тоном:
— Да, этот выбор напрашивается сам.
Утер откашлялся, переставил ноги. Я не без удивления увидел, что он смущен, даже робеет. И кажется, рад, что я одобрил его решение. Тут я понял, что, поглощенный единственной заботой, которую считал велением рока, я ошибочно видел в Утере врага. Не в том дело. Он был просто военный вождь, его одолевали беспрестанные бури вокруг его владений, наперегонки со временем он латал дыры в плотинах и дамбах, а вода все прибывала, и судьба младенца, которая впоследствии еще может оказаться достаточно важной, пока в его глазах лишь мелкая задоринка на пути разрешения серьезных вопросов, досадное затруднение, которое скорее бы сбыть с рук. То, что он сейчас говорил, было сказано без всякого волнения и вполне здраво. Может быть, он и вправду хотел спросить у меня совета, как советовался раньше со мной его брат. Но если так… Я облизнул пересохшие губы и заставил себя внимательно слушать, как надлежит советнику человека, попавшего в затруднительное положение.