sbornik) Litmir.net 259964 original 15e00.fb2
Шрифт:
– Значит, дело сделано, – сказал Макс.
– Как обычно, быстро, – ответил Джо Кули Барбер. – Господь всеблагий улыбается, глядя, как эта несчастная картина наконец нашла место в таком благословенном доме, как этот. Новая глава в ее происхождении, золотая.
Взлетел небольшой реактивный самолет, и Макс любовался прекрасным видом заходящего за Пайкс Пик солнца. Почувствовал огромное облегчение и спокойно спал все время, пока они летели. Вернувшись в свой кабинет на Манхэттене, он позвонил Лонни Мэку, который пришел в неистовую радость, услышав, что получит
– Деньги получишь завтра, – сказал Макс. – Но должен тебе напомнить, чтобы ты никому и ничего об этом не рассказывал.
– Шутите? – обиженно спросил Лонни, которого предостережение Макса вырвало из эйфории. – Я никогда не болтаю о работе.
– Конечно же, нет, – согласился Макс. – Просто будь осторожен. Скажи, где мы встретимся. Безопасное место, на твое усмотрение.
Лонни на мгновение задумался, а затем назвал адрес. Вешая трубку, Макс слышал, как парень радостно гикает.
А затем позвонил по другому номеру.
– Виктор? Макс. Весьма неплохо, благодарю тебя. У меня чудесные новости. Я вернул твою картину. Да, Караваджо.
Макс улыбнулся реакции Маслова. Из всех его клиентов Виктор Маслов больше всех любил искусство.
– Да, совершенно уверен. В хорошем состоянии, учитывая, что пару лет в сарае провисела. Веришь, нет, остались пятна от спагетти, но все поправимо. Я ее уже почистил, у себя в мастерской. Хороша, будто новенькая. Прямо сейчас гляжу в глаза Давиду.
Он слегка коснулся рукой щеки пастуха.
– Какая сильная работа, друг мой. Триумф добра над злом.
Макс коротко изложил Маслову детали того, как он вышел на картину.
– Да, – сказал он со смехом. – Все так просто оказалось. Повезло, вот и все. Он хороший мальчик, Виктор. Я пообещал ему полмиллиона – скромная плата, я считаю, даже несмотря на то, что он ее украл. Да, хорошо. Ты сделаешь это для меня? Секунду, я бумажку уже потерял.
Он похлопал по карманам и понял, что бумажка все еще лежит на столе. Прочел адрес.
– Да, правильно.
– А теперь дело насчет вознаграждения нашедшему, которое тебе причитается, – сказал Маслов. – Я подумывал насчет пяти миллионов.
– Прошу тебя, Виктор. Ты хороший клиент, но это слишком щедро.
– Для меня эта картина стоит во много раз больше. Я думал, что навсегда ее потерял. Думал, куратор ее стащил.
Виктор рассмеялся.
– И вот так, парень из фирмы по борьбе с термитами.
Максу было известно, что куратор коллекции Виктора погиб в автомобильной катастрофе, достаточно скоро после кражи.
– Я с удовольствием возьму твои деньги, когда картина будет у тебя, в безопасности, – сказал Макс. – Так что тебе нужно лишь кого-нибудь за ней прислать.
Не удержался, чтобы не подколоть Виктора, легонько.
– Кого-нибудь компетентного, пожалуйста. Я не хочу снова ее потерять.
На следующий день Лонни Мэк получил наличные, аккуратные пачки банкнот в алюминиевом чемоданчике, который принес ему совершенно незнакомый человек. Лонни никогда в жизни
Ночью на местных каналах телевидения в выпуске новостей сообщили о сильном взрыве на стоянке трейлеров, вероятно, в результате утечки пропана. На снятых с вертолетов кадрах были видны языки пламени и клубы дыма после взрыва, который снес полдюжины трейлеров и убил неизвестно сколько людей.
Эту часть своего дела Макс не очень-то любил. Нельзя было позволить, чтобы Лонни принялся сочинять истории для прессы, не говоря уже о том, что он мог бы появиться у него на пороге через год и потребовать еще денег.
Новый куратор коллекции Виктора Маслова в сопровождении двоих телохранителей лично забрал картину Караваджо, буквально закипев от энтузиазма, когда ее увидел. Спустя пару дней Виктор перечислил Максу вознаграждение, за вычетом тех денег, которые ушли в дым вместе с Лонни.
Теперь Максу оставалось лишь решить, что делать с подлинником Караваджо, все так же лежащим у него в кабинете.
Безусловно, излагая историю картины Джо Кули, он скрыл пару подробностей. А именно, насчет Генриха Бека, младшего брата Вальтера. Его дневник заканчивался перед приходом к нему людей из Штази, но на этом не заканчивалась история его жизни.
Русские, убившие его родителей, оставались на постое в его доме несколько месяцев, а он прятался в хранилище под подвалом. Вылезал только по ночам, в поисках еды и воды, в те редкие моменты, когда это можно было сделать безопасно.
Живя здесь, скрытый люком, который сделал его отец, Генрих наполнил одиночество этих месяцев живописью. Окруженный прекрасными картинами, он был лишен холстов, поэтому стал писать поверх тех картин, которые ему меньше всего нравились, пробуя новые приемы, а затем счищая написанное. Работал над копиями, учась подражать манере работы с кистью, смешению цветов и глубине. Качество копий его радовало, а также то, как он совершенствовался, создавая их. Среди оригиналов были, конечно же, и те, что привез его брат. Чем больше Генрих изучал Караваджо, тем больше им восхищался. Он сделал шесть копий, но оставил в целости лишь две, а остальные холсты использовал заново. Генрих понимал, что эти две копии – лучшее, что им написано.
Со временем русские покинули галерею, и он вылез из укрытия. Жизнь в послевоенном Берлине была трудна, но Генрих имел талант к выживанию. Работать с картинами было все так же просто, они были лучше денег, если знать тонкости и иметь нужные связи. У Генриха было и то, и другое. У него остались десятки картин, сохранившиеся в подвале, и он начал торговлю. Долгое время он вел дела тайно, покупая у людей без имени и продавая людям без лица, помогая вновь обиженным немцам, которым пришлось отринуть прошлое и склониться перед русскими властителями, постепенно приспосабливаясь к тонкостям коррупции, процветавшей среди большевиков.