Сборник "Лучшее". Компиляция. Книги 1-9
Шрифт:
И оно разламывалось, громыхало, будто канонады всех отгремевших на Земле войн слились здесь воедино.
А по лесу бежал великан. Деревья доставали ему едва до пояса и валились не только от шквального ветра, но и от его неистового бега.
Однако если он казался великаном по сравнению с лесом, то перед силами разверзшихся небес выглядел пигмеем.
Молнии
Великан моргал ослепленными глазами. Сверкавшие молнии казались ему черными. Не в силах мыслить, гонимый скорее ужасом, чем желанием скрыться, он не мог отличить вспышки молнии от изломанных стрел, черными зигзагами застывших под опущенными веками. В другое время он вспомнил бы о свойстве закрывшегося глаза, смотревшего на освещенное окно, запечатлевать на его месте темное пятно со светлым переплетом оконной рамы.
Где-то, когда-то, еще на Земле, Ловский читал про черную молнию привидившуюся людям в лесу. Теперь он видел эти черные молнии сам.
Из-за нервного потрясения и травмы головы Борис не способен был восстановить шаг за шагом то, что произошло с ним в последние часы пребывания земной экспедиции на Гее.
А произошло все так.
Гигантский костер, разожженный пришельцами с Земли, разгорался, и пламя столбом взмывало к небу. Взлетавшие красные искры сыпались на лес падающими звездами.
Вокруг костра сидели великаны. Ни один хищник джунглей не смел приблизиться к ним. Даже стадо диких слонов предпочло уйти подальше и уплыло за глубокую реку, которую, кстати сказать, великаны могли перейти вброд.
Упрямые носороги дольше всех не хотели уходить и свирепо кидались на протянутую к ним ладонь. Они и пополнили теперь коллекцию биолога экспедиции.
— Зверинец укомплектован? — осведомился у Евы Каратун.
— Минизверинец, — поправила та, нежно поглаживая пальцами крохотное, но свирепое животное. — Разве не жаль улетать из этой сказки?
— Вы вернетесь вместе с земными растениями, — заметил Роман Васильевич.
— А что скажет друг-командир, если я вернусь сюда защищать природу Геи?
— Зачем защищать? — удивился Ратов.
— Разве планета не должна остаться такой, какой мы ее застали? Для чего тут земные эвкалипты и пальмы? Пусть переселенцы будут великанами.
— Верно, Ева! — горячо поддержал Ловский. — Преступление менять такой мир, в котором человек мог бы быть титаном.
— И такой мир колонизовать, клянусь звездами, удобнее, чем у нас в свое время западные провинции, — поддержал и Альберто Рус Луильи.
Охватив колени руками, Ева говорила:
— Глядя на эти крохотные леса и крошечных животных и видя в небе под стать им маленькое солнышко, разве не задумаешься над тем, что именно отсюда, от пятой планеты, движется волна жизни в системе Тау Кита? Через миллионы и миллионы лет она перекочует на более близкие к звезде планеты, Не так ли было и у нас, в Солнечной системе?
Каратун подбросил в костер охапку
— Вполне разумно, — сказал он. — «Пояс жизни» и здесь, и в Солнечной системе мог двигаться от дальних планет к ближним. Бис его знает, может, и на Фаэтоне цивилизация возникла раньше, чем на Земле. И довелось нам увидеть руины на Весте, осколке Фаэтона.
— Надо ли считать, что люди были так же малы, как носороги, по сравнению с земными?
— Не думали, не разумели мы тогда, что надо определить масштаб развалин на Весте. В том и была ошибка.
— Ахинея! Маленьких людей не бывает, — вмешался Костя Званцев. — Недаром здесь их не нашли. Вес мозга, количество нейронов значат немало для того, чтобы существо стало мыслить.
— Так ли, друг-астроном? Люблю собак. Как по-вашему, крохотная собачка, карликовый пинчер, умещающийся на ладошке, как местный носорог, много глупее огромного дога?
— Ну, хлопец, ты бит! — подзадоривающе захохотал Каратун.
— Как считает друг-командир? И еще: муравьи не думают?
— Трудно ответить. Надо исследовать на Земле ваш минизверинец, определить, какой запас нейронов нужно иметь в резерве, чтобы мыслить.
— Вот, Борис, я всегда говорил, что у человека известны только четыре процента объема мозга, занятого полезной деятельностью. Тебя исследуют вместе с мини-зверинцем.
— А тебя и исследовать не надо. Весь мозговой резерв попусту расходуется на «клинописные» остроты.
— Когда вернемся, многое исследуют, — вздохнул Каратун. — И нашу ошибку исправят, побывают на Весте, рассмотрят ее руины. Не думали мы, глядя на нее из космоса, о росте человечков. Размышляли только о том, как сказать людям о планете, взорванной ее обитателями.
— Не хочется верить: цивилизация и — уничтожение. Разве это не исключающие друг друга понятия, друг-командир?
— Цивилизация, цивилизация! — раздраженно вмешался Ловский. — Плодами цивилизации могут пользоваться и дикари.
— Почему друг-Борис говорит о дикарях?
Ловский огляделся с нездоровым блеском в глазах.
— Разве мало доказательств? Вспомним гитлеризм, не такое уж давнее прошлое. Люди оказались способными быть хуже зверей. Львы и тигры не истребляют поголовно все лесное стадо, не мучают жертв. Исторические исследования, художественная литература, театр и кино — все это безжалостно изобличало человека, в котором всегда дремлет дикарь. Вот почему я с охотой полетел с вами.
— Вот как! — с ноткой горечи протянул Роман Васильевич.
— Бесстыдной пропагандой, коварной организацией, обожествлением вождей не раз удавалось в разные времена и в разных странах пробудить дикаря не в отдельных изгоях, а в огромной части трудолюбивого, культурного народа, который потом со стыдом вспоминал это. — Ловский все больше возбуждался, впадал почти в истерику, крикнул: — Вот почему я полетел с вами!
Ратов покачал головой:
— Век живи — век учись! — И подумал: «Должно быть, не так подбирал я экипаж».