Сборник "Похитители душ"
Шрифт:
— Ну и как? Берем?
— Витася, я не поняла. Ты его нам под жилье хочешь или для своих каких-то дел?
— А ты как считаешь? — Елки-палки, как с первоклассницей разговаривает!
— Я здесь жить не хочу!
— Понял. А под что бы ты его взяла?
— Ну-у… я не знаю…
— Вот постой еще, подумай, а как надумаешь — перезвони.
И я еще постояла. И покурила. И понапрягала, как могла, свою фантазию. Ночной клуб? Хм, хм, а вот ночью-то здесь, факт, — неуютно. Просто кабак? Район заброшенный, кто сюда попрется за рюмкой водки, когда их (в смысле кабаков) в центре — десяток на квадратный метр. Не
— Витася, это опять я.
— Ну?
— Я тут посмотрела…
— Ну, ну, говори, Тянучкин!
— Там позади, оказывается, недалеко Нева. Но до нее стоят какие-то пошлые гаражи. Вот если бы все переделать, снести эти гаражи, сделать выход к Неве и пристань…
— Ну, рыба, у тебя и масштабы! — хмыкнул довольно. — Ладно, понял, еще обсудим. Конец связи.
— Целую! — нарочно громко успела крикнуть Светочка. И зачем-то оглянулась на телохранителей.
Я прекрасно понимаю, что он ТАК со мной разговаривает потому, что у него там рядом сидят люди. Но объясните мне, объясните, пожалуйста! Что там эти самые люди будут к нему хуже относиться, если он даст понять (мне? им?), что хорошо относится к любимой женщине? Нет, не сюсюкать по три часа в день, а чуть теплее разговаривать те пять минут в неделю, которые я отнимаю у его бизнеса. Это что — категорически запрещено в деловых кругах? Не комильфо?
— Домой! — рявкнула Светочка водителю, хотя в принципе привычки орать на людей не имела. По крайней мере, раньше.
Сэр Уинтон со свойственным всем настоящим джентльменам изяществом нагадил посреди прихожей.
— Эмма Петровна! Разберитесь, пожалуйста, с котом! Эмма Петровна! — Похоже, немка стала хуже слышать. Виталию — не говорить! Выгонит.
Светочка прошла в комнату и, не раздеваясь, выкурила две сигареты подряд. Рядом на столике надрывался телефон. Фигу тебе, не хочу слушать! Наконец, сработал автоответчик. Во-от кто мне улучшит настроение!
— Дуська, привет! — Птенчик наш, Илона, уже давно смирилась со своим новым именем. Раньше она скрипя зубами терпела «Дуську» только из уст Виталия. А теперь ее и родная мать, забывшись, Дусей зовет.
— Светик, я, кажется, лягушками вчера объелась! — Как же я люблю Илонку, ей-Богу! Она, наверное, последнее украшение моей жизни. Так и представляешь себе несчастную цаплю, лежащую на кровати с животом, полным лягушек. — Ты права, не надо было мне вторую порцию заказывать! — Я-то, конечно, была права, милая. Да только совсем в другом. И ничего про лягушачьи лапки я тебе не говорила. А просто посоветовала притормозить немного с шампанским. Проверяем.
— У тебя что, живот болит?
— Не-ет… голова… — Вот. Убедились?
— Ты "Эндрюс Ансвер" приняла? — Пардон за произношение, Дуська иначе не поймет, что я имею в виду.
— Светик, да при чем здесь «Эндрю»? Я тебе говорю, что отравилась!
— Ты говорила, что объелась, а не отравилась.
— Какая разница, если мне плохо! — Действительно, господа, какая? Чиво вы к девушке с глупыми вапросами пристаете?
— В общем, так, солнышко, — говорю как можно более убедительно. — Ты сейчас пойдешь на кухню…
— Я уже на кухне… — жалобно сообщила Илона.
— Очень хорошо. А теперь из углового шкафчика достань "Эндрюс Ансвер" и…
— Да нет там никакого "Ансвера"! — всхлипнула Дуська. — Я уже смотрела! Там только какой-то зеленый… сейчас скажу… ал ка…
— «Алка-зельтцер»? Так это еще лучше! Две таблетки — на стакан воды. Давай действуй, а я пока за сигареткой сбегаю.
Две минуты спустя:
— Ну что, выпила?
— Нет…Светик, я хотела спросить: а какой воды — горячей или холодной? — И в этом — она вся. Далее пойдет еще интересней. Главное — не забыть сообщить, что звоним мы ненадолго и по делу. — Светик, ты не волнуйся, я тебя ненадолго отвлеку. Я, собственно, по делу.
— Слушаю тебя, птичка моя. — Ой, я, кажется, и жаргон Дуськин переняла? Кошмар…
— Не знаю прямо, как и быть… Сейчас, говорят, модно грудью кормить. А я грудь сразу после родов перетянула. Ты не знаешь, что теперь делать?
Светочка прижала трубку к плечу и заскрипела зубами.
— Знаешь, БОТ тут я, наверное, ничего тебе посоветовать не смогу. Да и насчет того, что модно — первый раз слышу.
— Правда? Ну и фиг с ним! — С кем это, интересно, милая? — Да! А еще я тебе хотела похвастаться. — А, валяй! — Я себе заказала платье для филармонии! Знаешь, где?
— У Парфеновой, — брякнула Светочка, искренне надеясь, что Илону оттуда выставили с позором.
— Точно! — Дуська захихикала. — Черное такое, бархатное, с деко… короче, с вырезом таким и с такой фигней на шее. Одним словом — класс!
— Молодец. — Светочка глубоко затянулась сигаретой. Здесь надо немножко объяснить. Дело в том, что в этом сезоне дежурный писк — это посещение филармонии. В максимальном количестве брюликов и подобной мишуры. Виталий наш свет Николаевич отказался приобщаться к великому наотрез. Юра Илонкин в принципе не против филармонии. Но мы его сами туда не берем. У него при первых же аккордах классической музыки начинается что-то вроде медвежьей болезни. Нет, нет, не в прямом смысле! Ну, в общем, какие-то нелады со внутренностями. То он икать примется. А то животом на весь зал бурчать начинает. Неловко как-то. Поэтому мы решили ходить с Дуськой вдвоем. Она, как видите, решила подойти к делу серьезно и заказала себе специальное платьице для филармонии. Мысль в принципе верная. Перебирая в памяти Илонкины туалеты, я, честно говоря, ничего подходящего не нахожу. Так, так. С декольте, говоришь? Ну, ну. Хорошо, что у музыкантов есть куда смотреть и в зал они особо не заглядывают. А дирижер вообще ко всем спиной стоит. Стоп, стоп, не это главное.
— Дусь, а длина? Длина какая?
— До полу, конечно! Это ж филармония, а не кабак! — Ах ты, лапка, даже это понимаешь. — Ладно, все, я побежала. Вечером увидимся. Вы на открытие идете?
— Идем, идем, пока.
И вот ведь засела у меня эта Дуська в башке! Весь вечер потом — пока по дому шаталась, пока собиралась — все о ней думала. А что? Живет себе припеваючи, денег — навалом, Юра у нее, конечно, по уши деревянный, но тоже по-своему ее любит. И даже очень крепко. Вот женился. А уж ребенок… Я просто балдею от Дуськиного младенца. Готовая ходячая — пардон, лежачая — реклама чего угодно. Хоть памперсов, хоть детского крема, хоть еды. Валяется такое трехмесячное чудо в своей навороченной колыбели и довольно жизнью. Надо — спит. Надо — ест. Вовремя памперсы пачкает. Дуська говорит — идеальный ребенок. Ну-у, ей-то виднее, она его чаще Светочки видит. Ненамного, правда.