Сборник "Прометей"
Шрифт:
Правда, кое-какие преимущества у пилота катера все-таки оставались. Запас топлива на его борту не шел ни в какое сравнение с баллонами ранцевого двигателя, рассчитанными на небольшое передвижение, во время ремонтных работ в открытом космосе.
Да только человек, находившийся внутри скафандра, это знал и понимал, что его шансы уменьшаются с каждой минутой. У него в резерве оставался единственный, последний выстрел, пока катер вновь не сменил траекторию. И на этот раз преследователь решил воспользоваться им наверняка, не считаясь ни с каким риском.
Уничтожить пилота похищенного катера и его спутницу, видимо, было для него важнее, чем сохранить собственную жизнь. Годвин не мог понять причину этого, но в том, что причина имеет огромное значение для преследователя, он не сомневался, поскольку топлива в ранце скафандра психомонта уже не могло хватить на возвращение. Проводя очередной маневр, он расходовал на форсаже его последние запасы. Благодаря этой жертве, белая точка скафандра увеличивалась с катастрофической быстротой. Роковой выстрел мог последовать в любую секунду, и у Годвина оставалась последняя возможность, наверно, не менее рискованная, чем у их преследователя, полностью опорожнившего баллоны своего ранца...
То, что задумал Годвин, требовало железной выдержки и точного расчета. Но важней расчета в предстоящем маневре была интуиция. Опоздай он на долю мгновения, и выстрел бластера, проломив обшивку катера, превратит его тело в дымящуюся головешку. Приведи он свой план в исполнение на одну секунду раньше, чем нужно, и его преследователь получит в схватке тот единственный шанс, ради которого готов был пожертвовать собственной жизнью.
Годвину казалось, что в этот решающий момент его руки действуют самостоятельно, независимо от разума. Вцепившись мертвой хваткой в рукояти управления гироскопом, они начали стремительный разворот.
— Нет! — крикнул Годвин, — еще рано. — Но руки не послушались его. Сопла двигателей, словно жерла орудий, развернулись навстречу приближавшемуся врагу, и огненная струя реактивного выброса ударила в грудь скафандра, завертев и отбросив преследователя далеко в сторону.
И хотя этот удар, почти наверняка, не причинил закованному в космическую броню психомонту никакого вреда, — бой был окончен. Для продолжения преследования у противника Годвина уже не осталось топлива.
Вскоре очертания его скафандра превратились в крохотную искорку, а затем и вовсе исчезли из поля зрения.
Десантный ракетный катер, в последний раз откорректировав траекторию, продолжил свой пологий медленный спуск к поверхности Земли.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 15
Стартовый модуль, оторвавшись от крейсера, израсходовал запас топлива и выплюнул кабину планера из своего чрева на высоте двадцати тысяч километров от поверхности Земли.
Лишь теперь Танаев получил возможность осмотреться сквозь прозрачные щитки кабины планера, до этого находившегося внутри непрозрачного стартового цилиндра.
Справа от него раскинулось бездонное полотнище космоса, усыпанное яркими созвездиями, слева, сквозь темные светофильтры, ослепительно пылало солнце, забивавшее своими лучами свет звезд с этой стороны, а внизу под ним, до самого горизонта, простиралась поверхность голубоватой планеты, — все еще голубоватой, несмотря на миллиарды тонн отходов, выброшенных в атмосферу неразумным человечеством, несмотря на все катаклизмы и войны.
Плотный облачный покров не позволял Танаеву сориентироваться. Он даже приблизительно не представлял, над какой частью планеты произошла его незапланированная выброска. Никто на его месте не смог бы этого предсказать, по той простой причине, что выход из «нулевого» оверсайда невозможно рассчитать, даже с помощью уравнений теории вероятности.
Крейсера нигде не было видно. То ли его скрывали ослепительные лучи солнца, то ли он, не дожидаясь очередного обстрела, уже ушел в новый бросок. Неожиданное волнение заставило Танаева плотнее вжаться в пилотское кресло. Голубая планета внизу давно стала для него чужой, отныне он мог полагаться только на себя, и горькое сознание опостылевшего ему одиночества сжало сердце непрошеной болью. И тут, словно удар, на него обрушилась новая леденящая мысль: «О каком одиночестве он думает в тот момент, когда до гибели остается всего несколько часов?»
Планер, выброшенный на орбиту без подготовительных маневров крейсера, несся теперь над поверхностью Земли на второй космической скорости.
Двенадцать километров в секунду... Танаев представил, что произойдет, когда тонкая оболочка кабины планера соприкоснется с верхними разреженными слоями земной стратосферы.
Вначале появится свечение, возникающее на поверхности кабины от столкновения с отдельными, пока еще редкими молекулами воздуха. Потом температура начнет стремительно подниматься. Ничем не защищенные стенки кабины сгорят, как бумага, через несколько ничтожных мгновений очередь дойдет до него. И на этот раз ему уже ничто не поможет. Законы физики неумолимы. Ему нечего противопоставить бешеной скорости несущегося по виткам своей смертоносной траектории планера.
Наверно, нет ничего хуже бессильного ожидания конца. Танаев умел находить выход из безнадежных ситуаций, но сейчас ему оставалось только ждать, пока планер опустится в верхние слои атмосферы и сгорит там без остатка.
Он никогда не умел мириться с безнадежностью, полагая, что у человека всегда должно быть два выхода, даже если его проглотит дьявол. В последнем случае, правда, выход оставался только один...
Танаев прокручивал в мозгу возможные варианты спасения, так, словно они у него были... Вот, к примеру, если бы у него был парашют... Но парашюта не было, и даже если бы он был, это все равно ничего ему не даст. Прыгать с такой высоты и на такой скорости так же бессмысленно, как сидеть в этой кабине, не шевельнув пальцем для собственного спасения. В этом уравнении слишком мало переменных, и изменить ни одну из них ему не дано.
— Ну что, достукался, Спаситель мира? — Хриплый голос Шарго шел сразу со всех сторон, и это означало, что сам кот благоразумно находится где-то в другом месте.
— Что тебе надо? — довольно грубо оборвал кота Танаев. — Мне не до тебя, убирайся!
— А как же быть с твоим долгом? Ты остался мне должен сто двадцать миллилитров валерьянки, и еще, помнится, в последнюю нашу встречу ты проиграл мне в карты пару плошек сметаны.
— С покойника долгов не взыскивают!
— А ты уже записался в покойники? Это обнадеживает. Далеко не каждый способен с такой полнотой признать собственное бессилие. Впрочем, ты уже был однажды покойником и все же сумел выбраться из совершенно безнадежной ситуации, почему же сейчас...