Сборник "Прометей"
Шрифт:
Какое-то время старый мастер молчал, и когда Танаев уже подумал, что не дождется ответа, и почему-то даже обрадовался этому, Бартон заговорил:
— У шатунов не бывает друзей. Хотя все они держатся вместе и выручают друг друга, но это всего лишь неизбежная необходимость, позволяющая выжить во враждебном мире. На самом деле, по большому счету, когда на карту поставлено нечто важное, каждый играет сам за себя. — Бартон вновь надолго замолчал, а когда заговорил снова, в его голосе отчетливо слышалось волнение. — Какое-то время я считал,
— А у тебя есть друзья, Танаев? — неожиданно спросила Карин так, словно хотела оспорить впечатление, которое произвело утверждение Бартона.
— Мне странно слышать этот вопрос от тебя.
— Что же в нем странного? Я ведь имею в виду не отношения между мужчиной и женщиной, не развлечение в виде секса, как ты иногда это называешь. Я имею в виду то, чего нам так не хватает в любом из миров, то, что спасает человека от одиночества?
Теперь уже Танаев долго молчал, ворочая ответ внутри себя, словно перемалывал тяжелые камни.
— Я прожил слишком длинную жизнь, и далеко не всегда это благо. Все мои настоящие друзья давно умерли.
— А новых ты не нашел? Иногда ты кажешься мне призраком, скользящим по жизни, не затрагивая ее основ, или холодной статуей... не знаю, какое сравнение тебе лучше подходит.
— Ну, спасибо! Хотелось бы узнать: почему ты вдруг решила подвергнуть анализу мою личность именно сейчас?
— Потому, что мы все сейчас находимся на грани... Ты давно понял, что эта лестница никуда не ведет, и неизвестно, удастся ли нам поговорить еще когда-нибудь.
Танаев ничего не ответил на эту последнюю реплику, упрямо продолжая всматриваться в непроницаемый мрак под ними и машинально считая про себя обороты, которые делала извивающаяся змея лестницы, поднимавшей их все выше.
Карин умела задавать вопросы в самое неподходящее время, и очень часто он не знал, что ей ответить. Ее вопросы нередко несли в себе двойной смысл, непонятный с первого взгляда, иногда ответы, которые она хотела услышать, лежали в сокровенной области памяти, куда он предпочитал заглядывать не слишком часто.
Вот и сейчас она спросила его о друзьях, о людях, давно ушедших из реальной жизни, оставшихся лишь в его памяти...
Капитан корабля, принесшего его на энтропийную звезду, был его другом, хотя сейчас даже имя этого человека вспоминается с трудом. Постепенно образы бывших друзей бледнеют, стираются из его памяти... Что же остается? Приобрести новых друзей, как советовала это Карин? Он трудно сходился с людьми. Ему требовалось слишком долгое время, чтобы он мог хотя бы про себя назвать человека другом. И слишком часто жизнь бросала его в разные стороны, заставляя менять места, где ему приходилось жить, места, которые он мог бы назвать своим домом.
Разве что Земля... Но целая планета не может быть домом для человека, а то, что им являлось для него тысячелетие назад, давно исчезло с ее поверхности. Что уж тут говорить о людях...
— А в древних книгах ничего не говорилось о том, какой высоты может быть башня твоей птицы Амок? — спросил Фавен, прерывая раздумья Танаева.
— Нет, но там сказано, что башня Амок выше башен титанов и с ее верхней площадки можно увидеть весь город, правда, только в том случае, если птица захочет нам его показать.
— Площадки? Значит, эта проклятая лестница когда-нибудь закончится?
— Она уже закончилась! — сообщил идущий впереди Танаев.
Они стояли на круглой каменной площадке, ничем не огороженной по краям. От края до края этой огромной тарелки, расположившейся на немыслимой высоте над проклятым городом, было никак не меньше двухсот метров. Тарелка была абсолютно гладкой, если не считать какой-то не то дуги, не то арки, возвышавшейся в ее центре.
Некоторое время все четверо путников молча рассматривали клубящийся под ними черный туман, сотканный из испарений серы с некоторой примесью нормального воздуха. Ничего не было видно, кроме менявшихся клубов этого тумана, слегка подсвеченного изнутри каким-то заревом.
Танаев запрокинул голову, желая лишний раз убедиться в том, что неба здесь нет, и, к собственному удивлению, обнаружил нечто похожее на угольки звезд. Это были именно угольки, а не звезды, словно кто-то в насмешку наклеил на искусственный небосвод раскаленные камни неправильной угловатой формы. Возможно, слишком плотная атмосфера мира, в котором они находились, искажала свет звезд, а может быть, вместо небосвода над ними раскинулась внутренняя поверхность огромной каменной полости.
— Мрачноватое место, — подвел итог своим наблюдениям Танаев.
— А чего ты ожидал от мира, в который попадают те, кто вел себя не слишком достойно в верхнем мире? — спросил Бартон.
— Ты уверен в том, что это так? Вы не кажетесь мне похожими на привидения.
— Мы не привидения, но все равно здесь нет настоящей жизни. Каждый из попавших сюда мечтает лишь о том дне, когда закончится его срок.
— Срок чего? — не понял Танаев.
— У каждого свой срок пребывания в этом месте, и никому еще не удавалось сократить его по собственному желанию. Даже смерть не властна над этим.
— Но я видел здесь достаточно трупов! — возразил Танаев.
— Он прав, — поддержала Бартона Карин, — через какое-то время погибшие возвращаются, если их срок еще не прошел.
— Возвращаются в прежнем обличье?
— Необязательно. Некоторые превращаются в кар.
— Слишком уж ты веришь своим книгам!
— А как же быть с родившимися здесь детьми? Они-то уж точно не успели заслужить себе срок в твоем «чистилище»! — возразил Танаев Бартону, вызвав на лице того неодобрительную гримасу. Она появлялась у него всегда, когда он не знал, что ответить на заданный ему вопрос.