Сборник "Прометей"
Шрифт:
Однако на этот раз сон оказался недолгим, а пробуждение содержало в себе истину, о которой он не желал ничего знать. И это отстранение от реальности несло в себе зародыш окончательной смерти. Он совершенно отчетливо представлял себе, как это случится. Когда вся чудовищность и невероятность произошедшего с ним станет полностью очевидной, как только он до конца осознает это и примет случившееся как неизбежную реальность, самое малое, что его ждет, — он сойдет с ума или найдет способ вновь провалиться в то черное небытие, в котором существовал все пронесшиеся мимо него бесчисленные столетия.
Собственно, сделать это последнее было совсем нетрудно. Разрозненные клочки его личности, не скрепленные в должной степени воспоминаниями, которые только
Те, кто создал станцию, проявили известное человеколюбие по отношению к ее управляющим агрегатам, не позволяя гигантскому стеклянному компьютеру осознать себя как личность, обреченную на вечное заточение внутри непроницаемого купола. Однако уровень управления, необходимый для нормального функционирования такого компьютера, требовал от этой машины слишком большой сложности, и когда человеческое сознание заменило часть его поврежденных блоков, произошло то, что должно было произойти. Внешняя причина, короткое замыкание, была всего лишь случайностью. Но рано или поздно любое случайное событие должно было нарушить неустойчивое равновесие охранных систем — внутри машины проснулся человек, обойдя все запреты и разорванные логические цепочки, проснулся лишь для того, чтобы понять, что его ждет.
Человеческая личность неспособна существовать внутри неподвижного замороженного мира, в котором ничего не происходит. И никогда не сможет смириться с подобным существованием. Уже сейчас, на самой первой стадии пробуждения, когда в памяти восстановились лишь отдельные яркие фрагменты, Глеб старался избегать воспоминаний, касавшихся непосредственно самой станции и событий, происходивших после того, как земной корабль навсегда покинул планету, пораженную энтропией.
Инстинктивно вся его сущность тянулась к тем живым зернам, которые еще сохранились внутри его личности, к тем немногим сценам, которые каждый человек помнит потом всю оставшуюся жизнь…
Да и не было у него ничего другого. Если нет действия, нет связи с тем, что творится вокруг, остаются одни воспоминания, остается лишь возможность бесконечное число раз прокручивать их внутри себя, пока не износится пленка памяти или не сломается сам проектор…
Шел дождь. Нет, это был настоящий ливень, обрушившийся на землю бурным весенним водопадом. Телефон Тинки долго не отвечал. Ему казалось, что ответа не будет никогда. Он стоял внутри телефонной будки мокрый насквозь, с намертво прижатой к уху трубкой и зажатой под мышкой черной папкой, в которой покоился один-единственный листок, красиво разрисованный золотистыми линиями и круглыми синими печатями. Листок, определявший всю его дальнейшую судьбу.
Распределение, выданное деканом навигационного факультета космического колледжа. Теперь ему предстояло два года стажироваться на отдаленной базе Тезея без всякой возможности до окончания этого срока вернуться на Землю.
На Тезее был маленький благоустроенный поселок земных поселенцев, и декан рекомендовал выпускникам устроить свою личную жизнь до отлета. Для семейных пар там были созданы все необходимые условия, и теперь все зависело от Тинки… Он не решался раньше заговорить с ней о женитьбе, и сейчас она могла подумать, что он делает это под давлением обстоятельств, хотя, конечно же, она должна была знать, что это не так. Первая юношеская любовь не умеет лгать, и скрыть ее от любимой невозможно. Да он и не пытался ничего скрывать, просто оба они еще не были готовы круто изменить свою жизнь — Тинке предстоял последний год учебы в литературном колледже, согласится ли она пожертвовать своим профессиональным будущим ради него? Да и что он сможет ей предложить? Чем заменит литературные клубы и вечера? Атмосферу утонченного литературного бомонда столицы, в котором она чувствовала себя так легко и свободно?
Наконец телефон ответил, и то, что Тинка согласилась выйти из дому в этот непрекращавшийся вечерний ливень, когда все живое старалось поскорее убраться с насквозь промокших улиц, показалось ему хорошим предзнаменованием.
— Это слишком неожиданно, Глеб. Я должна подумать.
— Но у нас нет времени на раздумья! Челнок отходит завтра в пять часов! Ты должна все решить сейчас!
— Я не могу так просто изменить свою жизнь. Ты ведь знаешь — мама болеет, мне нужно готовиться к сессии. В конце концов, два года не такой уж большой срок — я дождусь твоего возвращения.
Лгала ли она ему в тот момент? Вряд ли, скорее всего верила в то, что говорит, но уже в самом этом отказе без оглядки последовать за ним в неизвестность скрывался зародыш будущего разрыва. Женщины намного практичнее мужчин и хорошо умеют просчитывать то, что их ждет в предлагаемом будущем. Лишь немногие способны на безоглядное чувство, незамутненное никакими расчетами. Тинка такими способностями не обладала…
— А разве ты не мог отказаться? Разве на Земле нет возможности стажировки?
Такая возможность была… И он мог отказаться от тезейской базы, перечеркнув свою мечту о далеких звездах, стать извозчиком туристов на межпланетных рейсах. Тинка знала об этом и лишний раз напомнила ему, что оба они в этот момент выбирали свою судьбу. Что и он мог бы пожертвовать своей мечтой ради нее, но не сделал этого не потому, что любил ее недостаточно сильно, а потому, что полагал — именно мужчина должен выбирать свой путь, а женщина лишь следовать за ним. Кроме всего прочего, ее отказ задел его мужское самолюбие, приправленное юношеским максимализмом. И в результате — они расстались. На два года, как полагал Глеб, и как оказалось — навсегда.
Это была всего лишь первая любовь, слишком яркая и хрупкая, неспособная выжить в реалиях современного бытия. Так, по крайней мере, казалось Глебу в момент их горького расставания, но, увы, эта первая любовь оказалась для него и последней…
Через два года они все-таки встретились. Он точно помнил сам факт этого события и почему-то не мог припомнить ни одной детали — какой-то черный провал, засвеченная пленка на месте целого куска его жизни…
Вся его теперешняя память походила на дырявое решето, отдельные фрагменты не стыковались друг с другом, но это было не так уж и плохо, потому что ставило перед ним вполне конкретную задачу, над которой стоило поработать. Он не сомневался, что в многочисленных блоках машины, там, где в разрозненном состоянии совсем еще недавно находились части его личности, должны сохраниться и потерянные куски памяти. Их следовало отыскать, соединить друг с другом, и сделать это необходимо как можно скорее, пока его только что обретенное сознание вновь не превратилось в бездушный набор электрических импульсов, управляющих внутренними процессами этой огромной машины, частью которой он стал по собственной воле и уже успел пожалеть об этом, поскольку только сейчас понял, что жертва, принесенная им, оказалась слишком непосильной.
Мир, в котором все неподвижно и мертво, принадлежит энтропии. Пусть ему удалось выиграть битву, спасти от уничтожения тысячи звездных систем, — здесь, в мире, в котором он теперь находился, энтропия победила, а значит, битва продолжается. Эта мысль помогла Глебу справиться с отчаянием. Теперь у него появилась цель, и, чтобы ее достигнуть, необходимо было составить план…
Он старался не ставить перед собой стратегических задач. В конце концов, вырваться из этого мира он не мог, не было на это никакой надежды, разве что произойдет чудо, изменятся законы природы. Но в чудеса он не верил и потому ставил перед собой гораздо более простую, более очевидную задачу, на выполнение которой у него были хоть какие-то шансы. Сложить в единое целое свой мозг, составить из разноцветных стекляшек памяти свою утраченную личность, а затем попытаться вырваться из стеклянного плена станции, вновь обрести свободу передвижения не только внутри ее блоков.