Сборник рассказов и повестей
Шрифт:
– Хорошо, я подойду к тебе и одолею тебя, – откликнулся Джон Стархерст; затем протер очки и, аккуратно надев их, начал приближаться к Були.
Тот ждал, подняв палицу.
– Прежде всего, моя смерть не принесет тебе никакой пользы, – начал Джон Стархерст.
– На это ответит моя дубинка, – отозвался Були.
Так он отвечал на каждый довод Стархерста, а сам не спускал с миссионера глаз, чтобы вовремя помешать ему броситься вперед и нырнуть под занесенную над его головой палицу. Тогда-то Джон Стархерст впервые понял, что смерть его близка. Он не повторил своей уловки. Обнажив голову, он стоял на солнцепеке и громко молился – таинственный, неотвратимый белый человек, один из тех, кто библией, пулей или бутылкой рома настигает изумленного дикаря во всех его твердынях. Так стоял Джон Стархерст в скалистой крепости гатокского Були.
– Прости им, ибо они не ведают, что творят, – молился он. – О господи! Будь милосерден к Фиджи! Смилуйся над Фиджи! Отец всевышний, услышь нас ради сына твоего, которого ты дал нам, чтобы через него мы все стали твоими сынами. Ты дал нам жизнь, и мы верим, что в лоно твое вернемся. Темна земля сия, о боже, темна. Но ты всемогущ, и в твоей воле спасти ее. Простри длань твою, о господи, и спаси Фиджи, спаси несчастных людоедов Фиджи.
Були терял терпение.
– Сейчас я тебе отвечу, – пробормотал он и, схватив палицу обеими руками, замахнулся.
Нарау, прятавшийся среди женщин и циновок, услышал удар и вздрогнул. Грянула песнь смерти, и он понял, что тело его возлюбленного учителя тащат к печи.
"Неси меня бережно, неси меня бережно,Ведь я – защитник родной страны.Благодарите! Благодарите! Благодарите!"Один голос выделился из хора:
«Где храбрец?»Сотни голосов загремели в ответ:
«Его несут к печи, его несут к печи».«Где трус?» – раздался тот же голос.
«Бежит доносить весть!» – прогремел ответ сотни голосов. – Бежит доносить! Бежит доносить!"
Нарау застонал от душевной муки. Правду говорила старая песня. Он был трус, и ему оставалось только убежать и донести весть о случившемся.
КИШ, СЫН КИША
– И вот я даю шесть одеял, двойных и теплых; шесть пил, больших и крепких; шесть гудзоновских ножей, острых и длинных; два челнока работы Могума, великого мастера вещей; десять собак, сильных и выносливых в упряжке, и три ружья; курок одного сломан, но это – хорошее ружье, и его еще можно починить.
Киш замолчал и оглядел круг пытливых, сосредоточенных лиц. Наступило время великой рыбной ловли, и он просил у Гноба в жены дочь его, Су-Су. Это было у миссии св. Георгия на Юконе, куда собрались все племена, жившие за сотни миль. Они пришли с севера, юга, востока и запада, даже из Тоцикаката и с далекой Тананы.
– Слушай, о Гноб! Ты вождь племени танана, а я – Киш, сын Киша, вождь тлунгетов. Поэтому, когда чрево твоей дочери выносит мое семя, между нашими племенами наступит дружба, великая дружба, и танана и тлунгеты будут кровными братьями на долгие времена. Я сказал и сделаю то, что сказал. А что скажешь об этом ты, о Гноб?
Гноб важно кивнул головой. Ни одна мысль не отражалась на его обезображенном, изрытом морщинами лице, но глаза сверкнули, как угли, в узких прорезях век, когда он сказал высоким, надтреснутым голосом:
– Но это еще не все.
– Что же еще? – спросил Киш. – Разве не настоящую цену предлагаю я? Разве в племени танана была когда-нибудь девушка, за которую давали бы так много? Назови мне ее.
Насмешливый шепот пробежал по кругу, и Киш понял, что он опозорен в глазах всех.
– Нет, нет, мой добрый Киш, ты не понял меня. – И Гноб, успокаивая его, поднял руку. – Цена хорошая. Это настоящая цена. Я согласен даже на сломанный курок. Но это еще не все. А человек каков?
– Да, да, каков человек? – злобно подхватил весь круг.
– Говорят, – опять задребезжал пронзительный голос Гноба, – говорят, что Киш не ходит путями отцов. Говорят, что он блуждает во мраке в поисках чужих богов и что он стал трусом.
Лицо Киша потемнело.
– Это ложь! – крикнул он. – Киш никого не боится.
– Говорят, – продолжал старый Гноб, – что он прислушивается к речам белого человека из Большого Дома, что он преклоняет голову перед богом белого человека, что бог белого человека не любит крови.
Киш опустил глаза, и руки его судорожно сжались. В кругу насмешливо захохотали, а знахарь и верховный жрец племени, шаман Мадван, зашипел что-то на ухо Гнобу. Потом он нырнул из освещенного пространства вокруг костра в темноту, вывел оттуда стройного мальчика и поставил его лицом к лицу с Кишем, а Кишу вложил в руку нож.
Гноб наклонился вперед.
– Киш! О Киш! Осмелишься ли ты убить человека? Смотри! Это мой раб Киц-Ну. Подними на него руку, о Киш, подними на него свою сильную руку!
Киц-Ну дрожал, ожидая удара. Киш смотрел на мальчика, и в мыслях у него пронеслись возвышенные поучения мистера Брауна, и он ясно увидел перед собой полыхающее пламя, полыхающее в аду мистера Брауна. Нож упал на землю. Мальчик вздохнул и вышел из освещенного круга, и колени у него дрожали. У ног Гноба лежал огромный пес, который скалил клыки, готовый броситься на мальчика. Но шаман оттолкнул животное ногой, и это навело Гноба на новую мысль.
– Слушай, о Киш! Что бы ты сделал, если б с тобой поступили вот так? – И с этими словами Гноб поднес к морде Белого Клыка кусок вяленой рыбы, но когда собака потянулась за подачкой, он ударил ее по носу палкой. – И после этого, о Киш, поступил бы ты вот так?
Припав к земле, Белый Клык лизал руку Гноба.
– Слушай! – Гноб встал, опираясь на руку Мадвана. – Я очень стар; и потому, что я стар, я скажу тебе вот что: твой отец Киш был великий человек, и он любил слушать, как поет в бою тетива, а мои глаза видели, как он метал копье и как головы его врагов слетали с плеч. Но ты не таков. С тех пор как ты, отрекшись от Ворона, поклоняешься Волку, ты стал бояться крови и хочешь, чтобы и народ твой боялся ее. Это нехорошо. Когда я был молод, как Киц-Ну, ни одного белого человека не было во всей нашей стране. Но они пришли, эти белые люди, один за другим, и теперь их много. Это – неугомонное племя. Насытившись, они не хотят спокойно отдыхать у костра, не думая о том, откуда возьмется мясо завтра. Над ними тяготеет проклятие, они обречены вечно трудиться.