Сборник рассказов о порке

неизвестен Автор

Я уже выше сказала, что допускалось усиливать строгость наказания за строптивость или дерзости во время самого наказания. Тогда виновного держали на весу и в таком положении секли розгами, что было несравненно мучительнее.

Наконец, иногда особенно жестокие патронессы, как было со мной, приказывали повернуть животом вверх и секли в таком положении.

Опять же ради справедливости должна сказать,

что несмотря на жестокость наказаний, благодаря хорошей пище и уходу за детьми, вреда здоровью они не причиняли, хотя нередко бывало, что наказанная девочка или мальчуган проваляются после наказания несколько дней в лазарете.

Я заметила, что как только приводили двух девочек для наказания, у патронесс, чаще девушек, появлялось особенное возбуждение, глаза горели, пока девочку или мальчика, которых, как мы сказали, могли наказывать только замужние патронессы или вдовы, раздевали и клали или привязывали на скамейке. Особенно это было заметно у дам или девиц, наказывавших в первый раз.

Надзирательница и помощница должны были наблюдать каждая у своей скамейки, чтобы прислуга в точности исполняла приказания наказывающей патронессы. Они же обязаны были громко считать удары розог. При наказании мальчиков все это исполняли воспитатель и его помощник.

Совет патронесс, конечно, скрывал, что большинству из них доставляло громадное наслаждение сечь детей. Он объяснял суровость и продолжительность телесных наказаний, которым подвергал детей, только тем, что слабое наказание бесполезно, если даже не вредно, и что жестокое наказание розгами редко когда не исправит наказанного. С последним я сама должна согласиться, – по крайней мере для некоторых натур этот принцип был вполне верен.

Князь Аполлон Сергеевич Хряпнин-Писоцкий

Развратный и немолодой, но очень богатый князь Аполлон Сергеевич Хряпнин-Писоцкий решил жениться на молодой, красивой сироте из знатного, но обедневшего рода Гарусовых.

Он увидел Машеньку Гарусову в губернском городе на ужине у предводителя Дворокорытцева и воспылал к ней порочной страстью. Не имея прежней своей молодости и красоты, чтобы соблазнить и бросить юную девицу благородного происхождения, князь решил сделать ей предложение по всей форме, и уже потом, под личиной законного брака, надругаться всласть над её юным неопытным телом.

Князь стал ездить в деревню, где сирота по имени Машенька жила со своей пожилой, неумной и деспотичной тёткой, старой девушкой – Семиоклой Кузьминичной Гарусовой.

Обе девицы жили уединённо. Ни та, ни другая ничего не слыхали ни про грязное прошлое князя, ни про его наложниц и любовниц в обеих столицах, ни про его забавы со своим гаремом из дворовых девушек. Кое-кто из соседок пытался рассказать тётке и племяннице про любовные утехи его сиятельства, но они не поняли и половины, одна – по глупости и неопытности, вторая – из-за юности и невинности.

Машенька была чудо, как хороша! Она только недавно кончила в

институте для бедных благородных девиц, и её огромные серые глаза смотрели на мир доверчиво и невинно. Тонкая и хрупкая, она имела уже прилично развитую для своих шестнадцати лет грудь.

Скромные платья, дешёвые шляпки и капоты не могли скрыть природную прелесть юной девицы. Стройная и изящная девушка целые дни проводила за чтением французских романов о возвышенной любви и верной дружбе.

Князь часами просиживал с её тёткой за самоваром и искоса поглядывал то на белую и нежную шейку девушки, то на узенькую ступню, нечаянно выглянувшую из-под простенького платья предмета своей страсти. Делая вслух самые тонкие и изысканные комплименты уму и добродетелям тётки Семиоклы Кузьминичны, князь мысленно раздевал прелестную Машу и впивался страстными поцелуями в её божественное тело.

О, как хотелось ему стиснуть руками гибкий девичий стан! По-хозяйски сорвать с девушки её одежду! Мять её груди с целомудренными сосками, раздвигать не знавшие мужского прикосновения бёдра, вонзаться раз за разом своим опытным жезлом в её горячую и влажную глубину! Но приличия требовали прежде свадебного ритуала, и князь решил подчиниться им.

В соседнем с Гарусовыми имении проживала дальняя родственница князя, вдова Шишова Поклепея Ставридовна, слывшая не только неглупой женщиной с бурным прошлым, но и ловкой свахой, сладившей не одну свадьбу.

Некогда первая красавица губернии, госпожа Шишова успела пожить в своё удовольствие. О её грудях ходили в своё время легенды. Её выносливость в любовных баталиях не имела себе равных. Почивший в бозе супруг рано освободил жадную до любовных утех даму от жалких потуг своего немощного тела, и молодая вдова пере**ла почти всю мужскую половину губернии. С годами Поклепея Ставридовна поутихла, присмирела, обрюзгла телом, подурнела с лица и зажила праведно и честно. Поговаривали, правда, о лакее Пантюшке, который в любое время был вхож в барскую спальню и про отставного унтера, живущего в сторожке на «особом положении»… но, чего только люди из зависти не скажут!

Хорошо распорядившись по молодости своею жизнью, немолодая барыня предпочитала теперь – налаживать чужие. Знакомила, сватала, советовала, и, бывало, тайком сводничала.

К ней-то и обратился князь Аполлон Сергеевич с просьбой как можно быстрее решить дело со сватовством и свадьбой. И вскоре бедная Машенька, не смея ослушаться суровой своей тётки, уже шла под венец с князем, который годился ей не только в отцы, но и в дедушки.

Машенька вошла в двери малой гостиной:

– Звали, Поклепея Ставридовна?

– Звала, душа моя, звала! Да ты поди поближе, садись, поговорим, мы ж теперь с тобой родня.

Маша неловко присела на пуфик. Голова у неё кружилась от усталости и от голода – из-за страха и волнения она не могла проглотить ни кусочка за столом! Её лицо было белее фаты, руки в белых перчатках лежали, словно неживые на коленках, мелко дрожавших под белоснежным кружевом свадебного платья.

– Слушай меня, Машенька, и запоминай, – торжественно начала новоиспечённая родственница и начала говорить такое, что Машу сразу же бросило в жар!