Сборник рассказов
Шрифт:
После этого я вышел из подвала.
Я знал, где расположены ближайшие церкви, хотя и не помню уже, как долго ни одной из них не посещал. Машину мою завести будет невозможно. Так же, как и мотоцикл соседа по комнате в общежитии. Окружающие меня чары были недостаточно велики. Я пошел в церковь мормонов в трех кварталах отсюда.
Ночь была прохладная, напоенная свежестью и прекрасная во всех отношениях. Звезды казались тусклыми из-за ярких городских огней, но над тем местом, где всегда был храм мормонов, повисла яркая, ухмыляющаяся луна, освещая совершенно пустое пространство.
Я прошел еще восемь кварталов, чтобы отыскать синагогу и Церковь Всех Святых. Все,
Я начал молиться. Я не верил, что это поможет, но все-таки молился. Если меня не слышат, то это, может быть, из-за того, что мне вообще не полагалось быть? Во мне росло ощущение, что демон все продумал до мелочей, причем давным-давно.
Что я делал все остальное время в течение этой долгой ночи, несущественно, даже мне самому это не казалось особенно важным. Что значат двадцать четыре часа в сравнении с вечностью? Я написал торопливый отчет о своем эксперименте по вызову демона, но тут же разорвал его. Демоны все равно изменят написанное. А это значит, что моя курсовая работа, что бы ни случилось, пойдет насмарку. Я принес настоящего, но застывшего для меня, как камень, скотч-терьера в комнату профессора Паулинга и возложил его на письменный стол. Вот сюрприз будет для старого деспота, когда он это увидит! Но большую часть ночи я провел на воздухе, гуляя и глядя в последний раз на окружающий мир. Я залез в полицейскую машину и включил сирену, потом задумался и выключил. Два раза заглядывал в рестораны и поедал чей-то заказ, оставляя деньги, которые больше мне не понадобятся.
Часовая стрелка дважды обошла на моих часах полный круг. В двенадцать десять я вернулся в подвал.
Мои свечи наполнили его специфическим запахом, к которому примешивалась вонь демона. Сам он висел в воздухе напротив стены, покинув пентаграмму. Его широко раскинутые руки выражали триумф.
Ужасная мысль поразила меня.
Почему это я поверил демону? Все, что он говорил, могло оказаться ложью! И скорее всего, так оно и было! Я позволил себя надуть, приняв дар из рук дьявола! Я выпрямился, лихорадочно соображая… я уже принял дар, однако…
Демон повернул голову и ухмыльнулся еще сильнее, увидев, что проведенные мелом линии исчезли. Он кивнул мне и сказал:
— Через миг вернусь.
И исчез.
Я ждал. Я придумал, как выпутаться, но…
Прямо из воздуха раздался веселый бас:
— Я так и знал, что ты переместишь пентаграмму. Сделаешь ее слишком маленькой для меня, ведь так? Ха-ха! Неужто ты не мог догадаться, что я в состоянии менять свои размеры?
В воздухе послышался какой-то шорох и возня.
— Я знаю, что она где-то здесь. Я ее чувствую. Ага!
Он опять был передо мной, с раскинутыми руками и ногами, высотой чуть более полуметра и на расстоянии метра от земли. Его черная всепонимающая ухмылка исчезла, когда до него дошло, что пентаграммы там не оказалось. Потом он уменьшился вторично и теперь рост его составлял всего двадцать сантиметров. От удивления демон выпучил глаза и завопил тоненьким голоском:
— Где же эта проклятая пентаграмма?
Теперь он представлял из себя ярко-красного игрушечного солдатика высотой всего в пять сантиметров. Послышался комариный писк:
— Пентаграмма?…
Я победил! Завтра пойду в церковь. Если понадобится, пусть меня кто-нибудь отведет с завязанными глазами.
Демон был уже крохотной красной звездочкой.
Красной жужжащей мухой.
Исчез.
Странно, как быстро можно уверовать. Стоит только демону заявить, что ты обречен… Имел ли я право в действительности войти в церковь? Отчего-то я был уверен, что заслужил это право. Хотя и сам зашел чересчур далеко, но все же перехитрил демона.
Со временем он все-таки посмотрит вниз и увидит пентаграмму. Часть ее будет хорошо просматриваться. Но это ему не поможет. С вытянутыми к вершинам пентаграммы руками и ногами, он не сможет ее стереть. Он на веки вечные пойман в ловушку, уменьшаясь в размерах до бесконечно малой величины, но обреченный никогда не достигнуть нуля, вечно пытаясь возникнуть внутри пентаграммы, которая будет слишком мала для этого. Я начертил ее на его объемистом животе.
ШТИЛЬ В АДУ
Я прямо-таки чувствовал жар, нависший снаружи. В кабине было светло, сухо и прохладно, едва ли не чересчур прохладно, как в современном кабинете в разгар лета. За двумя маленькими оконцами было так черно, как только может быть черно в Солнечной системе и достаточно жарко, чтобы потек свинец, при давлении, равняющемся давлению в трехстах футах под поверхностью океана.
— Вон там рыба, — сказал я, просто, чтобы как-то нарушить однообразие.
— И как же она приготовлена?
— Трудно сказать. Кажется, за ней оставался след из хлебных крошек. Не зажаренная ли? Представь себе только, Эрик! Жареная медуза.
Эрик звучно вздохнул.
— Это обязательно?
— Обязательно. Это единственный способ увидеть что-нибудь стоящее в этом… этом… Супе? Тумане? Кипящем кленовом сиропе?
— Опаляющем мертвом штиле.
— Верно.
— Кто-то выдумал эту фразу, когда я был еще ребенком, сразу после известий от зонда «Маринер-II». Бесконечный опаляющий черный штиль, горячий, как печь для обжига, прикрытый достаточно толстой атмосферой, чтобы поверхности не могло достигнуть ни одно дуновение ветерка и ни самой малости света.
Я вздрогнул.
— Какая сейчас температура снаружи?
— Тебе лучше не знать. У тебя слишком богатое воображение, Почемучка.
— Ничего, я справлюсь, док.
— Шестьсот двадцать градусов.
— С этим, док, мне не справиться!
То была Венера, Планета любви, любимица писателей-фантастов тридцатилетней давности. Наш корабль висел под баком водородного топлива, перенесшего нас с Земли на Венеру, на высоте двадцати миль, почти неподвижный в сиропообразном воздухе. Бак, теперь почти пустой, служил отличным воздушным шаром. Он будет удерживать нас во взвешенном состоянии до тех пор, пока давление внутри будет уравновешивать внешнее. Делом Эрика было регулировать давление в баке, управляя температурой газообразного водорода. Мы брали пробы воздуха через каждые десять минут погружения, начиная с трехсот миль, и регистрировали температуру воздуха через еще более короткие промежутки времени, и еще мы выпускали небольшой зонд. Данные, полученные нами на месте, всего лишь подтверждали в деталях то, что мы и раньше знали о самой горячей планете в Солнечной системе.
— Температура только что поднялась до шестисот тридцати, — сказал Эрик. — Ну, ты уже кончил скулить?
— Пока да.
— Отлично. Пристегнись. Мы отчаливаем.
— Какой денек славный для героев! — я принялся распутывать паутину ремней над своим креслом.
— Мы же выполнили все, зачем сюда явились. Разве не так?
— Я разве спорю? Ну, я пристегнулся.
— Ага.
Я знал, почему ему не хочется уходить. Я и сам краешком сердца чувствовал то же самое. Мы потратили четыре месяца, добираясь до Венеры, чтобы провести неделю, обращаясь вокруг нее и меньше двух дней в верхних слоях атмосферы, а это казалось ужасной растратой времени.