Сборник "Русские идут!"
Шрифт:
Она засмеялась, тихо и мелодично. Чтобы мы с Хрюкой не кончились, из холодильника появились холодная буженина, ветчина, шейка, карбонат. Белые пальцы быстро и умело нарезали тонкими розовыми ломтиками, посыпали зеленью. И – я начал пир! Хрюка сидела рядом и старательно открывала пасть. Дескать, у нас производство безотходное, она утилизирует даже кости и хрящики. А на плите тем временем уже жарилось, пеклось, оттуда пошел одуряюще смачный запах, намекая, что это еще не пир, настоящая жраловка – впереди.
Стелла раскраснелась, быстро и умело переворачивала сразу на трех сковородках, что-то там постукивала, тыкала ножом, вроде и не княгиня вовсе. Хрюка оставила меня, предательница, благовоспитанно села рядом с ногой Стеллы, посматривала ей в лицо. Польщенная Стелла бросала ей ломтики мяса. Хрюка на лету ловила, глотала и смотрела все преданнее.
Похоже, княгине в самом деле нравится возиться на кухне. По крайней мере, на двух тарелках соорудила настоящие произведения искусства: горячее шипящее мясо – как коричневое плато, красивые горки гарнира, торчащие, как крохотные деревца, веточки зелени… Даже жаль уничтожать такую красоту, я так и сказал, Стелла польщенно улыбнулась, но в следующее мгновение я начал разрушение.
Правда, Стелле это тоже нравилось. Я рушил кулинарную красоту, мычал от удовольствия, она вытащила из холодильника небольшую бутылку вина, хотела откупорить сама, я отнял, наполнил оба бокала, хорошо, не кислятина, и мясо – высший класс, тает во рту, и аджики в самый раз…
Когда я отвалился от стола, отяжелевший и отдувающийся, мой пояс был распущен на три дырки. Хрюка отяжелела так, что уже легла у большой расписной миски из магдебургского фарфора, но ела, ела… Стелла клевала как птичка, на ее тарелке впятеро меньше, а когда я поинтересовался ядовито насчет диеты, она смиренно пояснила, что уже поужинала, меня не дожидалась.
Врешь, подумал я. Хотя… кто знает. Трудно было так точно рассчитать, что я пойду на зов, одурманенный запахом гормонов. В моем возрасте голова уже говорит достаточно громко: а на фига тебе это надо, а стоит ли, а что потом, а не лучше ли зайти к соседке напротив, а то и просто… ну, посмотреть новости по телевизору и лечь спать.
– Великолепно, – сказал я искренне. – Давно так не пировал… А что, кофе в этом доме не положено?
– На ночь? – удивилась она.
– Не жадничай.
Я дал ей самой засыпать зерна в мельничку, затем отобрал, делать кофе – не женское дело. Стелла все посматривала в мою сторону, в глазах то и дело появляется неуверенность, я спутал все карты, веду себя чересчур естественно, ни тени задних мыслей, никаких вопросов.
Аромат великолепного кофе пошел по кухне. Я жадно вдохнул, сказал с чувством:
– Хорошо… Да и ты, кстати, тоже прелесть.
– Спасибо, – ответила она язвительно.
– Готовишь хорошо, – пояснил я. – Честно говоря, не ожидал. С виду ты такая… такая красивая, что тебе доныне нос вытирают! Я имею в виду, тебе не обязательно уметь что-то делать. А у тебя, оказывается, даже мясо не шибко подгорело…
Она стояла у окна, ее силуэт четко отпечатывался на шторе. Если она подаст какой-то знак, то его увидят во дворе с любого места. Хотя в наше время это примитив, есть масса микрочипов, микрофончиков. Меня снова могут, как и в прошлый раз, снимать на видео.
– Я умею не только мясо жарить, – ответила она серьезно. – Брось, я же серьезно! Тебе в самом деле неинтересно общество людей… а это целая прослойка!.. которые не приняли приход Кречета, не принимают, и я не вижу способа, чтобы они приняли этого диктатора… Это не пьяные бомжи, Виктор! Это цвет культуры!
Она говорила горячо, даже излишне горячо, чтобы интимное слово «Виктор» проскочило словно бы незаметно, но я все равно заметил крохотную заминку и легкое изменение тембра.
Я убрал из своего голоса игривый и даже хамоватый оттенок, хотя на языке уже вертелся ответ насчет того, что она в самом деле умеет не только мясо жарить – мной лично проверено, одобрено, принято. Если она серьезно, то медленно переползем к серьезе, хотя после такого сытного ужина и двух бокалов вина даже чашка крепкого кофе не особенно и взбодрила.
– Цвет, – согласился я, она изумительно хороша, и повторил невольно: – Цвет… еще какой цвет… Но в нашем материальном мире ценится не столько яблоневый цвет, как сами яблоки. Да и вообще – плоды.
– На что ты намекаешь?
– На бесплодие, – ответил я мирно. – Крикуны на кухне – пустоцветы. Как бы красиво ни выглядели.
– А вы, значит, плоды?
– Плоды, – подтвердил я. – Кислые, правда, но даже мелкое и кислое яблоко – лучше, чем никакого.
А про себя подумал, что пустоцветы пустоцветами, но плоды в ее окружении есть. Да еще какие фрукты! Заморские. Кто-то настойчиво ищет пути внедрения своего агента в администрацию президента. Или хотя бы установить с кем-то из его кабинета прочную связь, получать от него точную информацию…
– Значит, – спросила она настойчиво, – все, что не дает яблоко… или не даст в будущем, подлежит уничтожению? Или даст яблоко не того сорта?.. Круто!.. А ты не читал одно изречение Черчилля: «Мне не нравятся ваши убеждения, но я готов отдать жизнь, чтобы их выслушали»?
Я любовался ее лицом. Сейчас она уже не играет навязанную ей роль, а на самом деле защищает то, во что верит. Выпрямилась, гордо вздернула голову, глаза блестят, подбородок вперед, крылья тонко вырезанного аристократического носа возмущенно трепещут.
Эту фразу, приписываемую то Черчиллю, то Вашингтону, то Вольтеру, в последнее время произносят все чаще. Все потому же – красиво и многозначительно звучит! А разобраться, что пустышка, времени у бегущего человека нет. Да и кто станет разбираться?