Сборник "Русские идут!"
Шрифт:
Подростки, нагло хохоча, рассаживались на стульях вдоль стены. Один ухитрился закинуть ноги на обшарпанный стол, который сдвинули в угол. Второй, по манерам сразу видно вожака, сказал весело:
– Это ты теперь этому защитничку расскажи! Больше провожать не станет.
Гирей покачал головой:
– Эх, Головань… Сколько я тебя знаю, ты все такой же… Еще в песочнице копались, ты уже чужие ведерки отнимал. Ну скажи, за что ты их?
Подростки заржали. В голосе дежурного офицера чувствовались усталость и безнадега. Мигом вспомнил, падла ментовская, что они – подростки, Уголовный кодекс еще бессилен!
Головань под смех дружков сказал еще наглее:
– А мужчина должен уметь защищать своих женщин, верно? Вот мы его и потренировали малость.
– Вы его покалечили, – сказал Гирей.
– Ага, – ответил Головань довольно. – Тебе не ндравится, чурка? Пошел на фиг из Москвы. Это наш город.
Подростки заржали.
Гирей улыбнулся:
– Парень, которого вы побили, чистокровный русак. А насчет чурки… Моему прадеду Иван Грозный оставлял Москву в управление, когда отлучался… Целый район носит имя моего деда. Да и не один. Так что это я москвич, а вот ты… Тебя поучить бы, что такое быть москвичом, что такое быть русским, что такое вообще быть человеком.
– Ну и хрен ты нам что сделаешь, – заявил Головань. – У меня старший брат в юридическом, так что я законы знаю!.. Я среди ребят самый старший, а мне только четырнадцать лет!
Гирей задумчиво оглядел здоровенного парнягу. Да, акселерация, о которой узнали лет сорок назад, все еще на марше. Когда ему, Гирею, исполнилось четырнадцать, он был вдвое мельче, о девках еще и не думал, зато каждое лето исправно таскал кирпичи в бригаде каменщиков, подрабатывал, помогал родителям.
– Какой это уже у тебя привод? – поинтересовался Гирей. И, не дожидаясь ответа, сказал голосом школьного учителя: – Ты прав, мужчина должен защищать свою женщину. Кстати, парень это и сделал… А кто не может защитить, для этого существуем мы. Милиция.
Головань заржал:
– Ну, дед, ты даешь!.. Вы защищаете! Класс!
Гирей кивнул. Лицо его оставалось на удивление спокойным. Головань оборвал гогот, маленькие глазки впились в лицо дежурного. Обычно на лицах этих ментов крупными буквами написано, как им все это охренело, опять приходится заниматься безнадежными делами: этих подростков выпустят на следующий день, а им еще долго оправдываться, объяснять, что ничего особенного в обращении с детьми не превысили.
Да, что-то идет не так, как всегда. Раньше все сходило с рук. И грабежи, и разбои, и квартирные кражи. Даже одно изнасилование было, тоже сошло – ведь они еще дети! Так что надо будет взять на заметку, что одиноких девок можно ловить и трахать, шалея от безнаказанности, напоследок бутылку водки затолкать, а потом еще и пинка, чтобы стекло хрустнуло…
Гирей кивнул сержанту:
– Позови Иванчука. Нет, еще Кленова… У него такие вот орлы домик в деревне сожгли. Он постарается…
Бондаренко недобро посмотрел на подростков, медленно поднялся. От его незлобной улыбки они насторожились. Головань уже не ржал, с широкой рожи медленно сползала улыбочка.
– Я еще Медведева кликну, – сообщил Бондаренко. – У него сынишка в больнице. Третьеклассник! У него какие-то орлы повадились отнимать деньги, что на школьный завтрак… Попробовал раз не отдать, избили так, что…
– Позови, – разрешил Гирей, – только сам проследи, чтобы он не увлекся…
– Да это было не вчера, – успокоил сержант, – он уже себя контролирует.
Дверь отворилась, вошли четверо милиционеров. В комнате повеяло грозой. Гирей сказал торопливо:
– В шестую комнату, понятно? Нет, лучше сразу в подвал. Здесь у меня чисто… ну, сравнительно чисто.
Головань поспешно встал. Подростки, поглядывая на вожака, торопливо поднимались.
Бондаренко оглядел их сузившимися глазами:
– Что-то вы вдруг почтительными стали… С чего бы? Руки за голову, шагом марш вот за этим… Михаил, показывай дорогу. А ты, Костя, смотри, чтобы не ломанулись к двери.
Взяв их в коробочку, вели по длинному коридору, потом по ступенькам вниз, снова по коридору. Похоже, опустились в бывшее бомбоубежище. Затем тот мент, которого назвали Михаилом, отпер железную дверь, отступил:
– Заходите, орлы.
Головань с надменным лицом переступил порог. В голове вертелась спасительная мысль, что всего лишь отсидка до утра. Ничего им не пришьют, такой статьи нет, они – подростки, утром выпустят, да еще и принесут извинения. Брат может потребовать, чтобы все было на бумаге…
Комната оказалась вовсе без мебели. Даже без стульев. Простые серые стены, бетонный пол. От стен веяло могильным холодом.
Он пугливо обернулся. В руках у ментов уже были дубинки, а один вовсе держал в руках настоящую бейсбольную биту. Явно отняли у какой-то группы, Головань и сам собирался приобрести такую же.
– Ну, ребята, – сказал сержант, – вы там, наверху, слушали плохо. Сейчас, как вижу, слушаете хорошо. Очень даже внимательно. Ни слова не пропускаете, верно? И запоминаете…
Второй, который с бейсбольной битой, прорычал люто:
– Кончай языком трепать. Им это до фени…
– Нет, – сказал сержант. – Наше дело ведь предотвращать преступления, так? Вот я и объясняю им, что обижать людей нехорошо. А ты сразу – мстить! Мы, милиция, не мстим. Мы защищаем покой мирных граждан. Вот и сейчас мы всего лишь предотвращаем… Утром их придется выпустить. Но мы сделаем все, чтобы они завтра никого не ограбили, не избили, не изнасиловали. А теперь – приступаем!