Сборник. Космическая Одиссея семьи Саркатта
Шрифт:
Про батареи тюбиков со средствами для кожи и мытья на синей пластиковой полке, над белоснежной раковиной, вообще молчу.
– Лиса! – голос Рейгарда вывел меня из оцепенения.
Я выскользнула из ванной и застала мельранца посреди каюты. Он снова изучал меня. Снова!
– Да что случилось, черт возьми? – вспылил так внезапно, что я аж вздрогнула. И прежде чем успела ответить, подскочил, схватил за талию, и прижал к стене. Запах смоляного клея приятно пощекотал ноздри.
Мельранец наклонился так, что наши носы почти касались друг друга.
Я не хотела так себя чувствовать! Но чувствовала и ничего не могла с этим поделать.
– Отвечай! Что происходит! – потребовал Рейгард почти также, как недавно требовал отчета от безопасников. И я не сдержалась, сорвалась.
– Ты еще спрашиваешь? Инопланетник чертов! Думаешь ты самый лучший? Весь из себя такой аристократ, бог и царь?
Он слегка отклонился, закрыл рот и замолчал. Удивление промелькнуло в синем взгляде, брови приподнялись.
– Ты о чем, Лиса? – осторожно спросил мельранец.
– О чем? Да о твоих вопросах охранникам! Ты вел себя с ними как… как… как…
Я прикусила губу, в ужасе думая, что вот сейчас он вышвырнет меня наружу, а заодно и Мелинду тоже. Настолько изменилось лицо Рейгарда. Ноздри начали раздуваться, глаза метали молнии.
Он набычился, и мускулы забугрились под одеждой.
Несколько секунд мы стояли неподвижно. Мельранец молчал, не сводя с меня свирепого взгляда. А я… я не знала что и думать. Ругала себя на чем свет стоит. Ну вот какого черта мне всегда больше всех надо! Зачем тыкать высокомерного засранца в его хамские поступки? Разве это сейчас важно? Важно спасти Мелинду! Все остальное… нужно просто перетерпеть… выдержать…
Пауза продлилась несколько секунд. Горячие руки Рейгарда почти обжигали талию, тяжелое дыхание щекотало лицо, синие глаза яростно сверкали.
Наконец, мельранец отскочил, выпустив меня на волю.
Метнулся к одной стене, к другой, сделал несколько кругов по каюте – благо она позволяла разбежаться – и застыл соляным столбом.
Прищурился, буравя меня привычно внимательным взглядом и выплюнул:
– Землянка! Да откуда ты знаешь – как я должен с ними разговаривать? Какого черта ты берешься судить о том, чего не понимаешь?
Казалось, между нами такое напряжение, что секунда, другая – и воздух взорвется сотнями молний.
Изнутри поднималась незнакомая ярость. Мне хотелось врезать ему. Подскочить, вдарить, как следует по лицу за презрительное высказывание о землянах, за горделиво вздернутый нос, за пренебрежительно искривленные губы.
Сама не понимаю – почему меня это так задело, так выбесило. В груди колотилось все быстрее, злые слова вертелись на языке. Хотя, если вдуматься – да какая разница? Главное – спасти жизнь Мелинды! Не замуж же мне за Рейгарда выходить! Пусть думает что хочет! Но все внутри протестовало против высказываний и тона мельранца. Каждая клетка звенела возмущением.
Рейгард насупился, прищурился и снова гипнотизировал. Губы его скривились, а тело казалось каменным валуном.
– Возможно, я землянка, грязь под вашими, высокородными мельранскими ногами. Но не смейте при мне унижать других! Они работали, они старались нас спасти! А вы…вы…
Я сама испугалась собственного безрассудства. Вот сейчас он уж точно рассвирепеет, вышвырнет меня с Мелиндой из корабля. Господи! Что я творю! В груди клокотало, влажные ладони сжались в кулаки.
Рейгард помедлил, не двигаясь, не выпуская моего взгляда. И вдруг бросился к двери.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – выдохнул как-то расстроенно, устало, и скрылся за порогом каюты, бросив через плечо: – Я не собирался тебя обидеть. Ты сама себе придумала.
Глава 5
За сутки пути мы с Рейгардом почти не виделись. Лишь мельком пересекались возле медотсека, где лежала Мелинда. Складывалось впечатление, что как только я там появлялась, мельранец немедленно уходил.
Мы обменивались странными, долгими взглядами. И, казалось, как в тот первый раз в клубе, время замедлялось, останавливалось, и оставались лишь мы, отрезанные от всего мира.
Но потом Рейгард словно бы вспоминал что-то важное. Резко разворачивался и уносился прочь.
Мелинде становилось все хуже.
В первые часы полета она еще держалась. Полусидела на громадной кровати, с поднимающейся спинкой, нервно шутила, что ребенок выжал из нее все соки. А в голубых глазищах стояли слезы и страх. Она боялась будущего, того, что недолго протянет.
Бледные губы бантиком дрожали, но складывались в грустную улыбку.
Тихо посвистывал, мигая сотнями лампочек черный прибор жизнеобеспечения, размером не больше моего старого ноутбука.
На экране плясали точки и кривые, высвечивались цифры анализов.
Все делалось на расстоянии. К подруге лишь подключили несколько датчиков. В виде белых браслетов на руках и ногах, колье – на шее и клипсов на ушах.
Мельранцы продумали все. Их медицинские технологии ушли очень далеко от земных, и делиться с нами высокомерные засранцы не торопились.
Весь день я металась в какой-то лихорадке между медотсеком и своей каютой, навещая подругу почти каждые два часа. И видела изменения.
Все темнее становились круги под большими глазами, все с большим трудом поднималась Мелинда с постели. Все чаще ее рвало кровью, и все реже она улыбалась – пусть даже так, как пару часов назад – через силу, через боль.
К концу дня подруга лежала пластом, кожа ее посерела, а глаза запали. Тонкие пальцы вздрагивали, когда она принимала чашку из моих рук или пыталась изобразить какой-то жест.
Губы пересохли, голос осип, стал тихим-тихим, как шелест листьев на ветру.
Казалось, Мелинда тает с каждой минутой, с каждым часом, как снежная фигурка весной. Вот она еще здесь, а приди через три часа и перед тобой рассыплется пеной крошечный белый бархан.