Сбывшееся ожидание
Шрифт:
Правда, в душе его таинственной мирились ложь и истина, это было, что называется, место единения добра и зла, как тут разрулить ко всеобщему удовольствию всех тех, за кого он в ответе – покажет следующий сет. Конечно, он в ответе за тех, кого приручил. Но не в ответе за своих внутренних демонов – они-то ещё не приручены.
Во время полёта Андрей обдумывал свои дела. По вексельному проекту всё шло по графику. Совинком получил на расчетный счёт всю запланированную предоплату, осталось только отгрузить прибывший из Москвы товар. Клиенты, с которыми достигнуты предварительные договоренности, подтвердили намерение выбрать заказанную продукцию в первые же рабочие дни января. Если возникнут пробуксовки с реализацией – ничего страшного, Умар прижат, подождёт,
Итак, то, о чём он мечтал как о несбыточном сне, внезапно прибило щедрой волной.
Казалось бы, успешное завершение вексельного проекта сулило, наконец, спокойствие и должно было радовать Андрея – но почему-то он ощущал не радость, а, увы, томительную усталость.
30 декабря… он вспомнил, что обещал Леночке вернуться именно сегодня и провести с ней ночь. Но он не позвонил ей ни с аэропорта, ни из дома – вернее, со съемной квартиры на углу Апраксина переулка и Фонтанки, обставленной им с такой тщательностью.
Добравшись до своей берлоги, он снял верхнюю одежду и разложил вещи, сунул в стереосистему компакт-диск Джорджа Бенсона и нажал на Play, уселся в кожаное кресло, положил портфель на стол прямо перед собой. Какой большой и удобный письменный стол, хватает места и для бумаг, и для ноутбука, и еще остается достаточно пространства для чего-то ещё – портфеля например – чтобы не нагибаясь вытаскивать из него нужные бумаги, или наоборот класть их туда.
Он отзвонился Тане и сообщил, что добрался до дома и уже успел по ней соскучиться. Она сказала, что едет в поезде, тоже соскучилась и чувствует усталость – сейчас постелет себе и ляжет спать. Договорившись о времени следующего созвона, они разъединились.
Мариам он звонить пока не стал. Представив, какой там творится дурдом – в квартире на Большеохтинском проспекте, где сейчас её родственники да еще подруга с ребенком, Андрей решил, что сейчас позанимается делами, разберет электронную почту, возможно, съездит в офис на Исаакиевской площади, а там видно будет.
Может Леночка… Ему как-то раз удалось хитростью заманить её сюда, ей тут понравилось, она долго разглядывала картины, маски, ходила по комнатам, присматривалась. Правда, в тот раз ей не понравились откровенные намёки Андрея, но сейчас совсем другой коленкор! Сегодня есть реальная маза засадить ей.
Дальнейшие размышления привели к грустным мыслям. Он не выдал Леночке зарплату за декабрь, а ведь давно пора – волгоградским сотрудникам зарплата и новогодние премиальные выданы неделю назад, чтобы люди могли приготовиться к празднику, петербургским сотрудникам Андрей передал деньги через Рената, и он раздал их, вернувшись из Москвы. Насчет Леночки – Андрей решил ей выдать сам, хороший повод для встречи, а заодно и… прожарить её до самой печени. Теперь она, вся такая шальная и с БДСМ-наклонностями, стопудово начнёт испытывать слабость к поебацца.
Мысль о том, что придётся ей платить, очень расстроила Андрея. Он всегда и везде неохотно платил, а теперь, когда Леночка выполнила то, ради чего её брали на работу и перестала быть нужной – платежи в её сторону выглядели полным абсурдом.
Он расстегнул портфель и первое, что увидел – купленную в аэропорту бутылку портвейна Graham’s. Ничего себе, совсем забыл про неё – «классический образчик британского стиля, неагрессивное, сбалансированное десятью годами выдержки вино». Надо промочить горло. Усталость давила на него. Он с трудом заставил себя встать, пойти на кухню и взять штопор с бокалом. Вернувшись в кабинет, он сел в кресло, открыл бутылку, налил себе вина.
Этим бокалом он отпраздновал свою победу. Подумать только! За последние два месяца его расходы существенно сократились, а все прежние долги в течение ближайших полутора-двух месяцев нивелируются благодаря удачно проведенной операции с векселями. Криминальная сторона вопроса его не касается – безопасностью занимаются Блайвас, Радько и Ренат. Андрей, как и его компаньоны, будет тратить заработанные деньги на себя, а не затыкать ими дыры и платить проценты по долгам.
Завтра они с Мариам и Аликом поедут праздновать Новый год в пансионат «Северная Пальмира», находящийся в Зеленогорске на берегу Финского залива. А сейчас…
Андрей потянулся за бутылкой, но вместо того, чтобы налить в бокал, сделал несколько глотков прямо из горла. Он стал раздумывать, с чего начать – с каких документов. А может, вынуть ноутбук и проверить почту? То был плохой знак, свидетельствующий о нежелании работать, обычно он не размышлял, а делал всё подряд. Вместо документов и ноутбука последовал ещё один глоток портвейна.
Всё же он полез в портфель и наугад вытащил оттуда несколько документов. Верхней оказалась заявка Московской железной дороги на первый квартал 2004 года – с этим всё ясно, надо просто передать бумагу Владимиру. Далее… следующим был сложенный вчетверо листок с зияющим круглым отверстием по центру, бумага вокруг которого вся была пропитана чем-то бурым. Полностью развернуть его, не повредив, не удалось, но оказалось достаточно, чтобы увидеть заголовок документа: свидетельство о смерти, выписанное на имя Марьяна Ефимовича Хмарука. Причина смерти осталась неясной – в нужном месте документ был пробит и выпачкан кровью.
Именно сейчас, при виде документа, Андрею стало ясно, что всё произошедшее – нечто реальное и несомненное, это действительность, а не неотразимая абстракция: захлёбывающийся в собственной крови Хмарук – бледный, изо рта льёт кровь; зубы выбиты, челюсть раздроблена, а в мертвых глазах застыл безумный страх и мольба о пощаде.
Андрей закрыл глаза, чтобы прогнать видение. Но перед внутренним взглядом возник всё тот же Хмарук, похожий на кролика в луче автомобильных фар, в глазах которого застыла мольба о пощаде, напрасная мольба, ведь смерть презирает цепляющихся за жизнь; а рядом Вексельберг, чья жизнь оборвалась раньше, чем он смог сообразить о грозившей опасности – так пожелал бог, ибо Вексельберг слишком утруждал глаза, устремив их в небо, а земля не была в пределах его глаз… Потом они оба исчезли, окруженные молочной мягкостью уходящего дня, и в таком виде, неверном и призрачном, напомнили некоторые образы воображения, прежде возникавшие в сознании Андрея. В таком освещении чувствовался только что исчезнувший солнечный луч, оставивший в этом воздухе почти неуловимый, но несомненный след своего медленного растворения. Почему-то две фигуры привиделись в сумерках, которые ещё не наступили. Сумерки – это сейчас, а тогда был полдень.
Усилия памяти незаметно переходили в нечто другое, более привычное. Да, столько всего произошло за минувший год, что строгому мужчине не грех и всплакнуть. Правда, львиная доля всех впечатлений начисто выветривается из памяти. А что в остатке?!
Он очнулся, когда почувствовал, что сползает с кресла. Спать в кресле, да ещё в одежде? Он взял телефон и набил Тане сообщение: «Детка, осторожней со стволом. Отдай Волкорезову а еще лучше выбрось в Волгу». Затем поднялся и пошёл в спальню. Только половина пятого, ему хватит двух часов, чтобы проспаться, а потом он поедет домой, в семью – к Мариам и Алику.