Сценарии судьбы Тонечки Морозовой
Шрифт:
…Бумажки. Дурацкие бумажки. Она умеет писать дурацкие бумажки!
– Вот, готово! Где принтер?
– Да вон, за вами!..
Принтер загудел, из него полезли листы – дурацкие бумажки.
Герман взял один, взглянул и скомандовал:
– Повторим сцену в новой редакции. Да?
– Да! – закричали со всех сторон.
И вновь суета, беготня, люди с пенопластом.
– Тишина на площадке, моторы идут!..
Настя коротко вздохнула и вытерла пот, вдруг поливший в глаза. Те двое в наступившей отчаянной
Он: Ты что, тогда залетела?!
Она: кивает.
Он: И мне не сказала?!
Она: Ну, не сказала! Я решила, аборт делать ни за что не стану!
Он: Дура! Какой аборт?! Ты все врешь!
Она: Да не вру я, можешь проверить!
– Стоп, снято!..
Никто не шевелился и не двигался.
Неподвижны люди со щитами из пенопласта. Неподвижен оператор в своей железной корзине. Неподвижны артисты с листочками в руках. Оказывается, заклятье на замок Спящей красавицы очень легко наложить снова и снова – сколько угодно раз…
– Это было, – будничным голосом сказал Герман, и чары мигом рассеялись.
– У-уф, – выдохнул режиссер Эдуард. Насте показалось, что все, кто находился в павильоне, выдохнули вместе с ним.
Герман уперся ладонями в свои джинсовые колени, посидел, раздумывая, поднялся и поманил режиссера за собой. Вдруг спохватился и повернулся к Настиной матери.
– Тонечка, пойдемте с нами. Эдик, вот сейчас точно объявите перерыв!
– Перерыв на площадке!
– Ты знаешь, – сказал рядом Даня Липницкий, – как в данном случае расшифровывается аббревиатура «ПТУ»? Я на этой хлопушке прочитал, там написано!
Настя взглянула на него.
– «Пускай тебя убьют», «ПТУ»! – провозгласил Даня. – С чувством юмора чуваки!..
– Пойдем отсюда.
– Давно пора.
…Только бы не встретить мать. Только бы не встретить! Если они встретятся – что ей сказать?..
Переступая через провода и толстые кабели, Даня впереди, Настя за ним, они выбрались в центр съемочной площадки – никто не обращал на них внимания – и побрели вдоль черных занавесок к табличке «Выход», горевшей хищным красным светом.
В коридоре ничего не изменилось, только, кажется, народу еще прибавилось, и стало совсем нечем дышать.
– Я не знаю, куда идти, – призналась Настя. – И без администраторши нас с территории не выпустят, всех специально предупреждали.
– Да? – удивился Даня. – Вон там дверь на улицу, может, выйдем, оглядимся?..
Насте было все равно. Ее жизнь оказалась обманом, химерой.
Должно быть, так пишут в сценариях!..
Ее мать, ее собственная родная мать пишет эти самые сценарии! А дочь ничего не знала! Не знает!.. Мать – обманщица, лгунья.
Настя поднесла ко рту стиснутые кулаки и укусила сначала один, потом другой. Стало больно и невозможно.
– Ну, ты даешь, – сказал Даня. – Слушай, наверное, из тебя на самом деле получится артистка!
– Заткнись.
– Мне нужно Ромке сказать, что я уезжаю. Он искать станет.
Насте было все равно.
Они вышли на улицу – дверь оказалась не заперта и непонятно было, почему их вели такой дальней дорогой и почему никто не догадался распахнуть эту самую дверь, чтобы можно было дышать! За день – целый день прошел, целый огромный весенний день! – трава еще немного напружинилась, и зазеленели длинные березовые веточки, и какие-то немудрящие цветы распустились на клумбах, утром их не было.
Уткнувшись носом в угол с облупившейся штукатуркой, какая-то девчушка рыдала навзрыд. Плечи ее тряслись и спина ходила ходуном.
Настя и Даня переглянулись.
Как ни велико оказалось Настино нынешнее потрясение, девчушкино горе наверняка было еще горше. Настя кинулась и схватила рыдающую за руку.
– Что? Что случилось?
Девчушка повернулась, и Настя ее… узнала. Это была та самая, ее двойник, ее копия, которую она заметила тогда в коридоре института!..
Сейчас по лицу у нее текла тушь вперемешку с пылью.
– Все, – выговорила девчушка трясущимися губами. – Все!..
И опять зарыдала, почти завыла.
– Тихо, тихо, – быстро сказал Даня. – Спокойно. Еще не все.
– Посмотри на меня, – велела Настя. – И скажи, что случилось.
Девчушка заикала, зажала себе рот рукой и старательно подышала носом.
– Украли, – выговорила она с трудом и все же икнула, – у меня украли. Деньги, паспорт. Аттестат!.. И телефон тоже!.. Всю сумку! Вот только… осталось…
И она кивнула на журнал Forbes, валявшийся на лавочке.
Даня посмотрел на журнал, потом на девчушку и протянул:
– Да ну-у-у…
Настя выхватила из рюкзачка пачку бумажных носовых платков – утром мать сунула, ее собственная мать, оказавшаяся такой… лгуньей, – и стала вытирать девчушке лицо. Та рыдала и вырывалась.
– Подожди ты, не реви так, – попросил Даня.
– Да-а-а, как я теперь?.. Мне домой… как… теперь?.. Я и так не поступи-ила!.. Никуда-а-а! И в прошлом году не поступила-а-а! И еще все… украли! Ничего же нету!..
– Здесь украли, на пробах?
– Дань, – с досадой сказала Настя, на миг перестав вытирать девчушку, – ну, ясно, что здесь! Чего ты спрашиваешь?
– Я… утоплюсь! – продолжала та. – Я… не могу! Не могу я больше! Провались она, Москва ваша!.. Сволочи!.. Кругом одни сволочи!.. Спать… негде! Есть… нечего!.. И все украли-и-и!
– Тихо, – сказала на этот раз Настя. – Прекрати. Поедешь со мной, переночуем на даче, а там решим.
…Бабка не выгонит, пронеслось у нее в голове. Бабка с виду грозная, а на самом деле добрая. И потом!.. Она наверняка тоже не знает про мать и ее выкрутасы!