Сценарий собственных ошибок
Шрифт:
От аэропорта он довольно долго ехал на такси – по изумительно ровному, не знакомому с российскими ухабами шоссе, посреди зеленых, испещренных россыпью цветов, точно на картинке в детской книжке, полей, с видом на синие, то появляющиеся, то исчезающие, но становящиеся с каждым метром все ближе и ближе горы. Швейцарские Альпы, лыжный курорт. Красота.
Приближаясь к нужному месту, Игорь не мог отделаться от впечатления, что совершает глупость, что он приехал в никуда. Ведь если посмотреть на дело трезво, он ни с кем не договаривался о своем визите! Саша уверял, что на сайте Сценариста отсутствовал даже адрес электронной почты. С одной стороны, вроде бы странно, с другой – дальновидно: Сценарист явно хотел отсечь от своего бизнеса всяких праздношатающихся
Но, несмотря на все разумные объяснения, Игорь чувствовал себя не в своей тарелке. И при виде открывшейся за поворотом дороги деревушки эта неловкость увеличилась.
Зимой здесь, надо полагать, полно туристов, горнолыжников, но сейчас, в начале лета, она была ошеломляюще пуста, стояла, как декорация, с запертыми дверьми, с зашторенными окнами, с пустыми крошечными садиками, в которых невозможно было заметить ни одного движения. Ни людей, ни собак, ни кошек. Птицы – и те не щебетали. Полуденное солнце, лишающее предметы теней, придавало этому заброшенному месту еще более иллюзорный вид.
И снова властно взяло его за плечо детское воспоминание, которое почти вынырнуло из памяти там, на кухне у Дуни, при виде картины ее брата. Тогда Игорю удалось от него избавиться, но сейчас, под солнцем, безжалостно высвечивающим самые тайные уголки души, отвертеться стало невозможно.
Когда ему было лет пять, мама взяла его с собой за много километров от Озерска – в захудалую деревню, где жили родственники, а может быть, давние знакомые Игорева, никогда им не виденного, отца – да-да, он припоминает, эта поездка была как-то связана с отцом. Там знакомые вместе с его мамой куда-то ушли, а мальчику дали игрушку – железный танк с красными звездами и предоставили в его распоряжение малинник, буйно разросшийся у забора. Точно так же, как сейчас, палило солнце, заполняя все небо своей раскаленной белизной… Некоторое время Игорек был совершенно доволен, давя тяжелым танком заросли сорняков и набивая рот ягодами: некоторые из них, потемнелые и подвядшие, буквально источали сладкую спелость… Вдруг он отдернул руку: в глубине малинника обнаружилась усеянная черными мушиными трупиками серебристая сеть, где шевелил мерзкими щетинистыми ногами крупный паук с гнойно-мутным толстым брюшком. «Ма-а-ама!» – заорал при виде этого чудовища ребенок, с ужасом осознавая, что мамы рядом нет, что он здесь совсем один – покинутый, заброшенный в эту чужую жаркую тишину, населенную неведомыми существами, жаждущими его страха. Игорь выбрался за калитку и побежал вдоль деревенской улицы. Бежал и голосил, пока не уткнулся в спасительный мамин подол…
Ну ладно. Глупая сентиментальность. Нечего сейчас об этом!
Швейцарская деревня мало походила на российскую, и взрослый Игорь Сергеевич Гаренков не собирался кричать на всю ивановскую «Спасите, помогите!» или «Люди, ау!». Но чем больше он глядел в окно такси, не обнаруживая следов человеческого присутствия, тем сильнее его подмывало это сделать.
– Грабенштрассе, дом три… – напомнил он водителю. – Где это?
– Прямо перед вами, – услужливый смуглый водитель непонятной южной национальности указал на дом, и Игорь изумился, как мог не заметить его раньше, этот огромный, массивный особняк, со стеклянной крышей и затейливым красно-коричневым фасадом, украшенным позолоченными лепными финтифлюшками. «Пряничный домик», – подумалось Игорю, хотя он не мог вспомнить, что означают эти слова. Кажется, название сказки…
На всякий случай Игорь не стал отпускать такси, попросил водителя подождать. Мало ли что… Возможно, он вообще никого не застанет дома. Или – еще более вероятно – вся эта затея окажется пустой. И никакого Сценариста в доме не обнаружится.
Перед дверью Игорь некоторое время потоптался, потом, набравшись решимости, позвонил. Слышно было, как звонок раскатился внутри, выдавая обширную гулкость помещения. Никто не спешил открывать. Он настойчиво звонил еще и еще. Неужели действительно никого нет дома? Это что же получается, он проделал такой долгий путь, чтобы поцеловать запертую дверь? Ну нет уж! В отчаянии Игорь пнул дверь ногой и обнаружил, что она не заперта.
Игорь тревожно осмотрелся по сторонам. Войдя, он попал в большой, красиво обставленный холл. С одной стороны – широкая лестница, выстланная красной ковровой дорожкой. С другой – огромный камин с белыми украшениями, делающими его похожим на средневековую гробницу или деталь романа «Мастер и Маргарита», где из такого вот камина появлялись гости на балу у Сатаны. Масштабы помещения неуютно-огромные, точно предназначенные для больших сборищ. И повсюду царит нежилая чистота.
Игорю показалось, что произошла ошибка, и он уже собирался выйти, когда по лестнице скатился маленький взъерошенный человечек в старомодных прямоугольных очках и поношенном свитере с растянутым воротом. В роскошной обстановке швейцарского особняка он смотрелся настолько нелепо, что первой мыслью Игоря было: «Слуга».
– Что вам угодно? – Разговаривал человечек с легким немецким акцентом, но гладко, точно русский язык был привычен для него.
– Поговорить с вами, – еле вымолвил Игорь, лишь сию минуту сообразив, что человечек распознал в нем русского, хотя гость не успел сказать ни слова, а по среднеевропейской внешности и костюму от немецких производителей национальность определить было невозможно.
– Ну что же, пойдемте.
Из прошлого: Озерск
То утро – утро долгожданного отъезда в Москву, сколько бы лет ни прошло, не исчезнет, оно навсегда останется где-то совсем рядом, лишь окликни – встанет во всех подробностях, как живое… Только вот вызывать эти подробности не хочется: слишком мучительно. По крайней мере, Игорю до сих пор не хотелось. Как-то ведь жил он без этого? И не слишком-то страдал по прошлому. Делал карьеру, растил дочь, выяснял отношения с женой, менял любовниц… И лишь эта история, к которой непостижимым образом имел причастность Сашка, заставила его извлечь из памяти то, что много лет стремилось вылезти наружу, точно покойник из-под гробовой доски. Мерзкое сравнение, но почему-то именно оно само собой напрашивалось, едва выплывал из дымки времени тот участок железнодорожных путей. Тот самый, где они дожидались поезда с нехитрыми пожитками в рюкзаках.
Прежде чем попасть сюда, пришлось взбираться по насыпи. Из-под ног сыпался гравий. Им с Сашкой подъем дался сравнительно легко, а вот Андрюха оказался тяжеловат. «Дай руку», – пропыхтел он, и Игорь, сунув ему в полутьме руку, крякнул:
– Легче ты! Ща оба как полетим!
– Вы, ребята, головами-то по сторонам вертите, – советовал Сашка как заправский инструктор. Ну правильно, идея его, он и распоряжается… – Не ровен час, влетите под поезд, и попадете вместо Москвы в больницу.
– Сам верти, – бросил Игорь. – Накаркаешь.
Сказал он это беззлобно, не верил, что с ними что-то может приключиться плохое. Да, они собираются ехать «зайцами», ну так что же? Сашка сказал приятелям, что знает место на железной дороге, где поезда всегда замедляют ход. Вскочить на идущий до Москвы товарняк совсем не трудно – Сашка в это верил. И ему удалось убедить остальных.
Игорь проснулся в половине пятого утра с таким чувством, будто не было всего этого предшествовавшего морока, попортившего им столько крови. Не было ни кражи денег, ни отчаяния, ни последней решимости одолеть судьбу. Осталась одна лишь чистая радость, словно жизнь впереди сулила только лучшее. Рюкзак был собран с вечера: документы, смена белья, кружка и ложка, кое-что из еды на время поездки… Мать спала на диване – в уличной одежде, тяжело похрапывая. Свет, едва обозначившийся за незадернутым окном, бросал тусклые отблески на ее поджатые к животу ноги, на руку, окостенело зависшую над краем дивана. Почему-то в эти последние минуты Игорю стало жалко эту нелепую, некрасивую и неряшливую, но такую родную для него женщину. Он захотел поправить, поудобнее уложить ее бедную худую руку, которая наверняка затекла и после пробуждения по ней будут бегать мурашки… Но не тронул – побоялся разбудить.